Белый верх – темный низ

А соседям придется сказать, что ребенка лечат… от вшей. Что ему недавно мазали голову керосином. И по той же причине так коротко подстригли. Ведь теперь его каждый вечер надо чесать «густым гребешком» (сл. К. Чуковского). Длинные волосы гребешком не расчешешь. Признаваться в том, что ребенок приехал с детсадовской дачи или из пионерского лагеря с «живностью» в волосах, неприятно, конечно. Но это всем понятно. Всем, кто знает, что такое «эвакуация». Им не требуется объяснять, зачем нужен «густой гребешок». «Густой гребешок» – это, значит, у него частые зубья. Такими зубьями вычесывают то, что вши откладывают в волосах для своего воспроизводства. Густой гребешок в народе используют для борьбы с гнидами. А это – профилактика тифа.

Но даже тиф по своим последствиям не может сравниться с «психическим»…

* * *

Подозрения возникают, если ты в одиночестве бродишь у памятника Зое Космодемьянской и заставляешь себя сосредотачиваться на мысли: она совершила подвиг!

А вот подобные «коллективные мероприятия» – когда к подвигу примериваются, так сказать, официально и «всем коллективом», – наоборот, одобряются.

Типовые формы «примерки» давно разработаны: игра «Зарница», смотр строя и песни, конкурс военной песни.

Смотр строя предполагает, что все пионеры должны овладеть строевой подготовкой. Что они должны уметь выполнять команды «в колонну по одному стройсь!», «в колонну по два стройсь!» и даже «в колонну по три стройсь!». Что они смогут прошагать по физкультурному залу, а в пионерском лагере – по футбольному полю колонной по три плечом к плечу, чеканя шаг, с правильной отмашкой и правильно повернутой головой (на что-то там «равняйсь»!). Да еще и в нужный момент сделают «песню запе-вай!». Я умела маршировать, потому что любила балет (а тут много от балета), потому что была «ритмичной» (мама вздыхала: ну хоть чувство ритма при плохом музыкальном слухе) и потому что меня то и дело водили на Красную площадь смотреть смену караула. Но не все любили балет так же сильно, как я, и не все, видимо, так же часто стояли у Мавзолея. А когда нужно одновременно маршировать и петь, все вообще проседало. Что петь-то? В пионерском лагере имени Зои Космодемьянской после появления фильма «Иван Васильевич меняет профессию» почему-то чаще всего пели «Солдатушки, бравы ребятушки… Наши жены – пушки заряжены». Эта песня в моем представлении совсем не вязалась с Великой Отечественной войной, к которой мы все примеривались. Пусть это странно звучит, но мы именно что примеривались к Ней. В моем представлении, например, существовала единственная Война, достойная упоминания. Первая мировая за войну вообще не считалась. Она как будто вообще не имела к нам отношения – как и вся история до 1917 года! Но мне не нравилось, что жены сравнивались с пушками. Ну да, речь идет об энергичных женах, о таких сильных женщинах, которые как пушки. Но в таком сравнении, как мне казалось, не было ничего поэтического.

И вообще смотр строя обычно разочаровывал. В строю ты должен чувствовать себя частью единого тела. А тут никто не умеет тянуть носок и чеканить шаг…

Другая форма примерки – «конкурс военной песни» – открывала больше возможностей. Хотя с пением у меня всегда были проблемы, но тут требовалось не только петь, но и как-то изображать то, о чем поется. И это мне как раз нравилось. А кто сможет «изобразить» песню интереснее всех, тому дадут первое место.

Тут, правда, тоже возникали проблемы. Точнее, я знаю, как возникали проблемы в конкретном лагере – имени Зои Космодемьянской. Это был лагерь для пролетарских детей, мамы и папы которых работали на заводе «Красный пролетарий» (а моя мама работала воспитателем в заводском детском саду). И вожатые по большей части тоже были из «молодых рабочих». Футбол они понимали. И «в столовую – шагом марш». И как загонять дежурный отряд чистить картошку к ужину.

А вот творческие задачи давались вожатым сложнее. Тут у них было меньше личного опыта. И приходилось опираться на пионерлагерную традицию. В конце третьей смены, к примеру, устраивали концерт вожатых. И все всегда знали: гвоздем программы будет «танец маленьких лебедей».

Исполняли его непременно вожатые мужского пола – в балетных пачках (их привозили из заводского дома культуры), с перышками в волосах и обязательно с выраженным бюстом. Создать себе такой бюст было особой заботой каждого «лебедя».

Танца маленьких лебедей начинали ждать за несколько дней до концерта. Репетиции проходили в секрете, при закрытых дверях, при занавешенных окнах. В большой тайне держалось даже то, кто именно из вожатых будет маленьким лебедем, и все строили догадки.

В назначенный день и час долгожданные «лебеди» наконец появлялись на сцене. У них непременно были томные лица (а иногда и трагические). В конце кто-нибудь из них вдруг начинал «оправлять» свой бюст – таким утрированным движением (из «другого» спектакля), а кто-то исполнял сольную «ласточку» сверх программы – упрыгивал за кулисы на одной ножке, умоляюще протягивая руки к зрительному залу.