Белый вождь

Он оглядывал стены своей камеры, как будто хотел убедиться, что действительно находится в тюрьме. В камере было одно маленькое окошко, похожее на бойницу и скупо пропускавшее свет. Оно было почти у самого потолка, и только взобравшись на скамью, можно было посмотреть в него. Но Карлосу не хотелось вставать, и он продолжал лежать неподвижно. Стены тюрьмы были не каменные, а кирпичные, и прорубленное в них окошко позволяло судить об их толщине. Они были не очень массивны, и, имея какой-нибудь острый предмет, в них нетрудно было проделать отверстие. Карлос заметил все это, но ни инструмента, ни времени пробить стену у него не было. Он не сомневался, что через несколько часов, а может быть, и гораздо скорее его поведут на эшафот.

Он не боялся смерти. Его не пугала даже пытка, которой, он предчувствовал, его могут подвергнуть. Но его мучила мысль о разлуке с матерью, сестрой и благородной, гордой девушкой, которую он любил. Сознание, что он никогда больше не увидит их, доводило его до безумия.

Каким образом дать им знать, что он здесь? У него не было друга, которому он мог бы поручить это.

Луч солнца, проскользнувший было в окно, снова исчез. Что-то заслонило снаружи бойницу. Это было лицо какого-то человека, вставшего на плечи товарищей, чтобы через окошко посмотреть на пленного сиболеро. Карлос слышал грубые насмешки этих бездельников, слышал, как они издеваются не только над ним, но и над его близкими. Несмотря на боль, которую ему причиняли их грубые слова и намеки, Карлос был удивлен, что эти люди так часто упоминают его мать и сестру. Он не слышал всего, что они говорили, но в шуме голосов ему удалось несколько раз уловить их имена.

Карлос лежал на скамье уже около часа, когда вдруг дверь отворилась, и два офицера, Вискарра и Робладо, вошли в камеру. Их сопровождал Гомец.

Карлос подумал, что его час пробил: они пришли отвести его на казнь. Но он ошибся. Не за этим явились сюда его враги. Они хотели еще раз насладиться видом его мук.

– Ну, сиболеро, – начал Робладо, – мы обещали вам интересное зрелище на сегодня. И мы сдержим наше слово. Мы пришли предупредить вас, что все уже готово и скоро начнется само представление. Станьте на эту скамью и посмотрите на площадь. Вам будет хорошо видно, очков не понадобится. Ну, влезайте же, не теряйте времени! Стоит полюбоваться! Ха-ха-ха!

Все трое захохотали и, не ожидая ответа, вышли, приказав запереть за собой дверь.

Карлос был удивлен и озадачен как этим посещением, так и речью Робладо. Что он хотел сказать? Какое же еще зрелище он имел в виду, если не казнь сиболеро? Карлос терялся в догадках.

Он старался вникнуть в смысл этих таинственных слов. Он думал долго, и наконец ему показалось, что он понял, на какое зрелище намекал его враг.

– Он говорил о Хуане, – прошептал сиболеро. – Мой бедный друг, его хотят казнить на моих глазах. Вот почему они звали меня посмотреть в окошко. Злодеи! Нет, я не хочу видеть, как он умирает!

Карлос растянулся на скамье, решив не двигаться с места. По временам он бормотал:

– Бедный Хуан! Верный друг, до гроба верный! Ведь это я виновник его смерти…

Вдруг в окне показалось чье-то лицо, и грубый голос закричал:

– Эй, Карлос, охотник на буйволов! Взгляни-ка! Любопытная картина! Вот твоя ведьма-мать! Нечего сказать, хороший у нее вид! Ха-ха-ха!

Карлос вскочил, словно ужаленный ядовитой змеей. Он забыл, что ноги его связаны, и упал на колени.

С трудом поднявшись с пола, он снова вскарабкался на скамью и посмотрел в окно.

Кровь его застыла в жилах, на лбу выступили крупные капли пота, сердце болезненно сжалось, точно схваченное чьей-то железной рукой.

ГЛАВА LXIV

В середине площади оставалось пустое пространство, оцепленное солдатами. Люди стояли у домов, теснились на балконах, лепились по крышам. Недалеко от центра площади стояли офицеры, судья и все самые важные лица в городе. Большинство из них были в парадной форме, но не на них устремлялись все взгляды. На площади находилась другая, гораздо более замечательная группа, стоявшая перед самой тюрьмой, недалеко от окна, в которое смотрел Карлос

Она сразу бросилась в глаза сиболеро, и больше он уже ничего не видел: ни толпы, ни солдат, сдерживавших ее, ни пышно разодетых горожан и офицеров. Он не отрываясь смотрел на эту группу.

Впереди стояли два небольших тощих осла, покрытых грубыми черными шерстяными попонами, свисавшими до самой земли. Ослов держали за недоуздки два человека в черных плащах. Двое других, с плетями из буйволовой кожи, стояли позади. Около каждого осла находилось по священнику. Падре имели торжественный вид и держали в руках орудия своего ремесла: молитвенник, четки и распятие. Они совершали службу.

На спинах ослов сидели верхом человеческие фигуры. Ноги их были притянуты под животы ослов и спутаны веревкой по щиколоткам, а руки привязаны к деревянному ярму, одетому на шеи животных. Головы их были опущены, так что лица невозможно было разглядеть.