Белый жеребец

Год спустя у них опять болели легкие и они все пообмораживались, но жизнь была все же полегче, чем в ту, первую зиму. Над самой рекой, неподалеку от места, где позднее поднялась плотина, бульдозеры и тракторы расчистили площадку, и благодаря этому временному аэродрому снабжение улучшилось. В домишках, построенных из бревен и всего, что оказалось под рукой, с окошками, утепленными мхом, было уютнее, чем в вагончиках. Коробки этих домиков покрыли почти весь склон, спускавшийся к стройке. Некоторые домики были выкрашены в яркий цвет, пестрели резными наличниками — красными, зелеными, голубыми; они выглядывали из глубокого, ослепительно сияющего снега, из труб шел дым, и при взгляде на них становилось теплее на сердце и не так жег мороз.

В ту зиму они взрывали скалы, углубляли русло плотины и расчищали место, на котором предстояло построить электростанцию. Работали даже тогда, когда ртуть термометра опустилась за отметку пятьдесят пять градусов. Они могли не работать, но почти все продолжали свое дело, время от времени обогреваясь у костров, где постоянно кипел чай и жарилась оленина и сохатина — тогда там еще была уйма всякого зверья.

Володя помнит, как у одного парня — он уже забыл его имя — не выдержали нервы. Весь съежившись, жался он к костру, притопывая ногами, чтобы согреться, а когда увидел, что его товарищи снова собираются приняться за работу, впал в шок. Он катался в припадке по утоптанному, обледеневшему снегу, с лицом, перекошенным судорогой, и хрипло выкрикивал: «Авантюристы! Жалкие идиоты, кретины! Мы все подохнем тут!» Его отвели в одну из теплушек, которые были на стройке, дали выпить чаю, влив в него изрядную порцию чистого спирта; после этого он расплакался, как ребенок, и долго еще не мог успокоиться.

Той зимой Володя как-то раз отправился с Алгисом в тайгу — старик остался у них на строительстве как штатный проводник: он хорошо знал далеко окрест все места, откуда на стройку можно было возить лес. Старик обычно ездил по реке, на нартах с собачьей упряжкой, но в тот раз они отправились на лыжах.

В зарослях у берега, в березняке и ольшанике, засыпанных снегом, нахохлившись, сидели куропатки и рябчики, на высоких голых лиственницах и на соснах — глухари. Когда их вспугивал какой-либо звук, они перелетали на другое дерево.

Володя застрелил одного глухаря и, отстегнув лыжи, полез за добычей по крутому обрыву, заросшему кустарником. А потом, спустившись к реке несколько дальше, ступил на лед и провалился: по мере того как замерзали притоки Вилюя, уровень воды в реке на протяжении зимы падал, и теперь панцирь льда на ней трескался. В такую-то свежую трещину и попал Володя, провалившись по плечи. Он помнит, как тогда сразу словно отрезвел, охотничий азарт как рукой сняло. Старик помог ему выбраться из воды. Очутившись на берегу, мокрый до нитки — а стоял жуткий мороз, — Володя только тогда испугался по-настоящему, зубы у него стучали. И вот тут-то опять, еще раз понял, как много старый охотник знает, умея найти выход из любой ситуации. Не прошло и минуты, как Володя уже стоял голышом на полушубке Алгиса у костра, а старик закапывал его промокшую насквозь одежду в глубокий снег. В первый момент Володя подумал было, что старик совсем тронулся, но потом понял смысл его действий. Пока Володя грелся у костра, стоя у самого огня, старик выкопал из сугроба его одежду — почти совсем сухую: рассыпчатый пушистый снег поглотил из нее почти всю влагу. Они быстро досушили и согрели одежду у пылающего костра. Старый якутский способ! После того случая Володя стал еще больше уважать охотника; он научился у него многому, очень многому.

Или следующие три-четыре зимы. В памяти Володи одна картина сменялась другой, и сердце билось сильнее. На строительстве дамбы для плотины им пришлось потрудиться вовсю. Они насыпали ее из глины, за лето она высыхала в специально подготовленных кучах. Уложив слой глины и утрамбовав, ее поливали потом насыщенным раствором соли. А едва соль, которая не замерзает, пропитывала весь слой, насыпали следующий слой глины. Многие рабочие, за плечами которых была не одна стройка, удивлялись: «Зачем глину сначала сушат, а потом заливают солью? Такого мы не видали». Им объяснили, что пресная вода быстрее замерзает, а лед потом легко ломается, дает трещины, в то время как морская, соленая вода замерзает гораздо медленнее. Соленый лед упруг, он прогибается, не ломается так, как пресный.

Это была первая в мире плотина, построенная в зоне вечной мерзлоты, в местах, где долгие месяцы свирепствует арктический мороз. Их способ строительства получил мировой патент. А дамба росла все выше и наконец достигла в самой высокой своей части семидесяти четырех метров. Упругое ядро стены шириной в четверть километра охранял слой валунов, засыпанных мелким щебнем, — он был толщиной в несколько десятков метров.