Белый жеребец

Машина остановилась, но мотор продолжал работать. Шофер вышел и вернулся, неся медвежью шкуру, которую достал из багажника.

— Она вам сейчас будет очень кстати, — протянул он ее Наташе. — Самое лучшее, когда согреешься как следует изнутри и снаружи.

Наташа поменялась с Володей и съежилась на переднем сиденье. Нюргун с улыбкой поглядывал на нее.

— Ты не мог вспомнить пораньше? — проворчал Буров.

— Какая прелесть! — восхитилась Наташа. — Медвежья шкура! — Она закуталась в нее целиком, а шофер заботливо укутал ее ноги. Край лохматой шкуры он подогнул, подложив его под подошвы Наташиных сапог. Сам он был в одной замасленной телогрейке.

— Чудесный мех, — сказала Наташа с восторгом. — А не может случиться, что мы увидим живого мишку?

— Отчего бы и нет, — отозвался Буров. — Всякое может быть.

— Ну, уж лучше не надо, — живо заговорила она. — Лучше не надо. А вот такая чудная теплая шкура… Я бы не отказалась. Мне так хочется увезти с собой что-нибудь в таком роде на память о тайге. Нельзя ли раздобыть здесь какой-нибудь мех? Я как раз хотела вас спросить, — обратилась она к шоферу.

— Надо будет узнать у геологов. Они ведь все время в тайге, — ответил тот, сосредоточенно разглядывая снег.

— Возможно, что-нибудь получится, — вмешался Буров. — А что бы вы хотели?

— Вы в самом деле считаете, что можно достать какой-нибудь мех? — обрадовалась она. — Ах! Вот если бы рысь… Это было бы недурно, сейчас она как раз в моде. Но я не слишком разборчива. Если бы удалось достать какой-нибудь красивый, нежный мех на воротник и шапку, было бы очень здорово. — Настроение у нее сразу поднялось.

Машина, постоянно кренясь то в одну, то в другую сторону, осторожно ехала по замерзшему болоту, густо поросшему низким ивняком. Шоферу было плохо видно, и поэтому он то и дело высовывался из кабины и, став одной ногой на подножку, приподнимался и испытующе оглядывал заросшую кустарником долину. Руль он держал одной рукой.

Володя тоже следил за местностью.

Высокие заиндевелые стебли травы и кустарник холодно поблескивали на солнце. Когда машина проезжала через заросли, ветки задевали о дверцы, и Володя любовался легким серебряным сиянием кристалликов инея, вздымавшихся в голубом морозном воздухе. Взвихренный иней облачком окружал машину и проникал внутрь, покрывая все легким слоем. Володя обратил внимание, что иней посеребрил и медвежью шкуру, в которую закуталась Наташа.

Он снова выглянул и заметил на старых лиственницах, растущих у вершины холма, несколько больших черных сучьев.

— Вот они! — зашептал он. — Вон там. Смотрите-ка.

Шофер тоже обратил внимание на эти деревья и на полном ходу резко повернул газик к холму.

И вот машина поползла по склону, продираясь меж заснеженных зарослей багульника и лишайника. Колеса скользили, буксовали, дребезжа по камням. Порой машина накренялась так сильно, что им приходилось крепко держаться за поручни. И все же они поднимались.

— Я ничего не вижу. Ничего живого, — сказала Наташа, открыв дверцу, когда они очутились на небольшой полянке.

— Глухари, — пояснил ей Володя. — Вон они сидят, на тех деревьях.

В руках у него было ружье.

— Я уже вижу их! — шепнула она.

От этой бешеной езды, когда машина на склоне то и дело шла юзом и подпрыгивала, она заметно побледнела.

Буров перегнулся через спинку сиденья к Наташе.

— А вы не хотите выстрелить, Наташа? — предложил он ей свою мелкокалиберку.

— Нет, — прошептала она. — Стреляйте лучше вы, чтобы было наверняка. Я, скорее всего, промахнусь. У меня совсем закоченели руки. Стреляйте вы!

Шофер, приподняв сиденье, достал мелкокалиберку.

Володя насчитал дюжину глухарей — они, где по одному, где по два, восседали на нескольких высоких деревьях. Вершина холма ослепительно сверкала, голые ветки лиственниц, обросшие мохнатыми волокнами инея, сияли на солнце, напоминая Володе фантастические, сказочно-прекрасные подсвечники.

Машина медленно приближалась к ним; воздух был так прозрачен и чист, что Володя рассмотрел у одного глухаря, которого облюбовал, черные перья, отливающие зеленоватым блеском. Глухарь отдыхал; Володя явственно увидел голову с тяжелым изогнутым клювом и рубиново-красное пятнышко над глазом.

Володя высунул дуло ружья и спустил предохранитель, приготовившись стрелять.

Он знал, что из машины выйти нельзя, потому что птицы тотчас поднимутся в воздух. И улетят, едва только завидят человека. А шум мотора, как ни странно, их не пугает.

Метрах в семидесяти от глухарей газик остановился, мотор продолжал работать.

— Стреляйте сначала из мелкокалиберки, — взволнованно прошептал Володя, — я возьму какого-нибудь на мушку, когда вы их вспугнете и они взлетят.

В тот же миг раздались два выстрела. Одна птица камнем упала с дерева, а остальные тяжело снялись с места и, с шумом взмахивая крыльями, полетели в сторону. В этот момент Володя выстрелил в того глухаря, с которого не спускал глаз все это время. Птица упала вниз, задевая ветви, с которых осыпался снег.