Бен-Гур

После того как проехал Мессала, с правой стороны афинянина оставался единственный соперник – коринфянин. В эту-то сторону Клеант и пытался повернуть свою разбитую четверку, но точно злая судьба преследовала его: колесо византийца, бывшего его соседом слева, ударило в нижнюю часть его колесницы и выбило из-под него подножье. Послышался треск, крик ярости и ужаса, и несчастный Клеант упал под копыта собственных скакунов. Страшное зрелище! Эсфирь закрыла глаза. И коринфянин, и византиец, и сидонянин промчались вперед.

Санбаллат отыскал Бен-Гура и снова обратился к Друзу и его компании.

– Сто сестерций за иудея! – вскричал он.

– Принимаю, – отвечал Друз.

– Еще сотню за иyдeя! – воскликнул Санбаллат.

Никто не подал виду, что слышал его. Он еще раз крикнул, но то, что происходило внизу, слишком занимало внимание, да и слова его заглушались криками "Мессала, Мессала! С нами Юпитер!"

Когда Эсфирь решилась снова взглянуть вниз, несколько рабочих были заняты удалением коней и разбитой колесницы, несколько других уносили их хозяина. Все скамьи, где располагались греки, огласились проклятиями и возгласами о мщении. Вдруг ее взор остановился на Бен-Гуре: он был невредим, смело ехал впереди других, рядом с римлянином! За ними следовали в ряд сидонянин, коринфянин и византиец. Состязание началось. Участники вложили в него всю душу.

14. Состязание кончилось

При выходе на арену Бен-Гур, как мы видели, был крайним слева. На момент и он, наравне с прочими, был почти ослеплен ярким светом солнца. Он сумел, однако, окинуть взором своих противников и угадать их намерения. На Мессалу, который был для него больше, чем просто противник, он бросил испытующий взгляд. Всегдашнее выражение бесстрастной надменности лежало на изящном лице патриция, по-прежнему блиставшем красотой, а шлем еще больше придавал ему своеобразность. Но израильтянин увидел не только это. Было ли это созданием его ревнивой фантазии или следствием тени от шлема, но ему показалось, что на лице римлянина, как бы сквозь стекло, виднелась темная душа этого человека – жестокая, коварная, бешеная, которая была не столько возбуждена, сколько полна бдительной и кровожадной решимости.

В короткий промежуток времени, который понадобился Бен-Гуру, чтобы перевести взор с лица Мессалы на свою четверку, он почувствовал, что его собственная решимость вполне окрепла. Во что бы то ни стало, чем бы ни пришлось рисковать, но он должен унизить своего врага! Даже опасение за самую жизнь было бы не в силах удержать его. Но не страсть слепо владела им: он не чувствовал ни быстрой циркуляции разгоряченной крови, ни импульса броситься очертя голову. Он не верил в Фортуну. О, совсем напротив: у него был план, и, полагаясь только на самого себя, он никогда еще ни к какому делу не приступал с большей осмотрительностью, никогда не чувствовал себя более самоуверенным. Казалось, самый воздух вокруг него сделался особенно прозрачен.

Не доехав еще и до середины арены, он уже видел, что натиск Мессалы дает ему возможность занять место у стены, если не произойдет столкновения и упадет веревка. В том, что веревка упадет вовремя, он вскоре перестал сомневаться, затем ему в голову внезапно пришла еще одна мысль.

Мессале было известно, что веревка должна быть опущена в самый последний момент (предварительное соглашение с эдитором относительно этого наверняка было достигнуто), и невольно думалось, что вполне в римском духе оказать такое одолжение соотечественнику, который кроме популярности рисковал еще и всем состоянием. Иначе ничем, разве только сумасшествием, нельзя было объяснить той уверенности, с какой Мессала пустил свою четверку, в то время как его соперники, видя препятствие, благоразумно сдерживали своих лошадей.

Одно дело – видеть неизбежность, и другое – воздействовать на нее. На время Бен-Гур уступил место у стены.

Веревка упала, и все четверки, за исключением его, побуждаемые возгласами и бичом, устремились на арену. Он же тронул вправо и во всю рысь перерезал колеи, оставленные его противниками, описав этим движением такой угол, какой необходимо было описать для того, чтобы при наименьшей потере времени выиграть как можно большее расстояние. Так что в то время, когда зрители еще продолжали трепетать от несчастья с афинянином и сидонянин, византиец и коринфянин старались из всех сил избежать столкновения, Бен-Гур обскакал их и занял место рядом с Мессалой, наравне с его четверкой, хотя и с внешней стороны. Чудесная ловкость, выказанная им при этом повороте без сколько-нибудь заметного проигрыша времени, не ускользнула от проницательных взоров зрителей. Цирк, казалось, задрожал от рукоплесканий. Эсфирь, приятно удивленная, сжала свои руки, Санбаллат с улыбкой на лице предлагал вторично, но безуспешно, свои сестерции. Римляне начали подозревать, что Мессала нашел равного себе ездока, и в лице кого? – израильтянина.  

Теперь противники мчались рядом, с узким промежутком между ними, и приближались ко второй цели.