Бен-Гур

Тем временем толпа у креста была сильно удивлена. Назареянин провозгласил себя Мессией и был за это возведен на крест. И что же? На кресте Он еще увереннее, чем когда-либо, не только подтвердил свое назначение, но и обещал злодею блаженство рая. Они трепетали перед тем, что совершали. Первосвященник, несмотря на все свое высокомерие, был испуган. Что, кроме истины, могло дать человеку такую уверенность? И истина эта то, что Он Бог?

Дыхание назареянина становилось труднее, вздохи – тяжелее. Только три часа прошло со времени распятия, а Он уже умирал!

Известие о приближении Его смерти переходило из уст в уста, пока все не узнали этого. Тогда все стихло. Ветерок смутился и замер. Удушливый пар наполнил воздух, к темноте присоединилась жара. Никто не поверил бы, что на холме и вокруг него стояла трехмиллионная толпа, ожидавшая со страхом, чем все это кончится, – так было тихо!

Над головами присутствующих раздался возглас, полный отчаяния:

– Боже мой! Боже мой! Для чего Ты меня оставил!

Все содрогнулись, и один из присутствующих более всех. Солдаты принесли с собой сосуд, наполненный вином, смешанным с водой, и поставили его недалеко от Бен-Гура. Опуская губку, надетую на конец палки, в эту жидкость, они могли, если бы пожелали, смочить страдальцу губы и язык. Бен-Гур вспомнил о том, как близ Назарета у колодца Иисус напоил его, и мгновенно, схватив губку, опустил ее в жидкость и побежал с ней к кресту.

– Оставь! – гневно закричал народ вслед ему. – Оставь Его!

Не обращая внимания на крики, он подбежал и приложил губку к устам Иисуса.

Слишком, слишком поздно!

Лицо, ясно видимое Бен-Гуром, несмотря на покрывавшую его пыль и кровь, озарилось внезапным блеском, глаза широко раскрылись и устремились на нечто видимое Им одним – и успокоение, и радость, и даже торжество прозвучали в Его возгласе:

– Свершилось! Свершилось!

Глаза померкли, и голова, увенчанная терновым венком, медленно опустилась на грудь. Бен-Гур считал борьбу оконченной, но дух воспрял снова, и он, и все окружающие услышали слова, последние слова, сказанные тихим голосом как бы кому-то стоявшему вблизи:

– Отче! В руки Твои предаю дух Мой!

Дрожь пробежала по измученному телу, в ней выразилась вся сила Его тоски – человек умер в Нем, и миссия Его земной жизни закончилась.

Бен-Гур вернулся к своим друзьям и сказал просто:

– Все кончилось. Он умер.

Весть о смерти неимоверно быстро разнеслась в толпе, хотя, казалось, никто не говорил о ней вслух. Народ исполнил свое желание – назареянин умер, однако все с ужасом смотрели друг на друга – кровь Его была на них. И пока они стояли так, земля затряслась, так что каждый, чтобы устоять, схватился за соседа. Вмиг исчез мрак и засияло солнце. Все как один устремили свои взоры на кресты, пошатнувшиеся от землетрясения. Они взглянули на все три креста, но видели только один – средний, который, покачиваясь из стороны в сторону, как будто вырастал и все выше и выше возносился в синеву неба, неся свою драгоценную ношу. И те, кто издевался над Иисусом, и те, кто бил Его, и те, кто подавал голос за Его распятие, и те, кто просто участвовал в этой процессии, и те, наконец, кто в душе желал Его смерти, – а таковых было девять десятых, – все почувствовали, что на каждом из них лежит особая печать и что для сохранения своей жизни они должны бежать от небесной кары как можно скорее.

И все убегали что было сил и кто как мог: на лошадях, верблюдах, колесницах и пешком, но землетрясение, как бы карая за содеянное ими, за то, что они взяли на себя невинную смерть праведника, преследовало их, подбрасывало вверх, сбивало с ног, а треск рассыпающихся скал наполнял их сердца неописуемым ужасом. Они с криком били себя в грудь. Если они взывали к Богу, им за Него грозно отвечала поруганная земля, карая одинаково всех. Да, кровь Иисуса лежала на всех на них.

При закате солнца у крестов на холме остались только мать назареянина, Его ученик, преданная галилеянка, сотник с солдатами и Бен-Гур со своими друзьями. Они не замечали бегства толпы и были слишком подавлены горем, чтобы думать о собственной безопасности.

– Садись здесь, – сказал Бен-Гур Эсфири, расчищая ей место у ног ее отца. – Закрой глаза и не гляди наверх, но положись на Бога и на дух праведника, так гнусно умерщвленного.

– Нет, – сказал благоговейно Симонид, – будем отныне называть Его Христом.

В эту минуту холм снова задрожал. Крики разбойников на качающихся крестах были ужасны. Бен-Гур, хотя и ошеломленный землетрясением, успел взглянуть на Валтасара и увидел его лежащим на земле. Он бросился к нему, окликнул его, но ответа не было. Добрый человек умер. Бен-Гуру послышался чей-то голос, но он не оглянулся, чтобы узнать, откуда тот исходил, ибо был уверен, что это дух египтянина последовал вслед за учителем за рубеж земной жизни, в царство рая.

Если вера была достойно вознаграждена в лице Гаспара, любовь в лице Мельхиора, то, конечно, получил свою награду и Валтасар, долгая жизнь которого была сочетанием веры, любви и добрых дел.