Бенджамин Дизраэли

Перед Дизраэли стояла важная задача: сделать так, чтобы его исключительность не обернулась против него самого. Ему нужно было найти поддержку во влиятельных политических кругах, завоевав их доверие, но не потеряв при этом их уважения. Работа над «Вивианом Греем» позволила Дизраэли прояснить для себя самого и сгущенными красками обрисовать стоявшие перед проблемы. Однако публикация романа, как ему следовало бы предвидеть, только затруднила его путь к цели. Создав Вивиана, автор наводил на мысль, что он и сам беспринципный наемник, торгующий своим умом и готовый заключить сделку с любым, у кого достанет богатства или власти, чтобы служить его целям. До самого конца политической карьеры Дизраэли враги называли его лицемером, а друзей не оставляла тревога, что это обвинение небезосновательно.

Вряд ли чтение «Вивиана Грея» вызывало бы такую неловкость, ощутимую даже сейчас, не будь последующий жизненный путь автора выстроен по рецептам Вивиана. Дизраэли поднялся к вершинам власти, отдав свой ум «дурацкой партии» (как обозвал консерваторов Джон Стюарт Милль[32]), точно так же, как Вивиан продал свой интеллект туповатому Карабасу. Он стал лидером консерваторов в Палате общин не потому, что те испытывали к нему любовь — на самом деле большинство из них ему не только не доверяли, его недолюбливали, — а потому, что Дизраэли, единственный человек столь блестящего дарования в их среде, был им необходим. Один член парламента от партии консерваторов прояснил ситуацию метафорой из крикета: «Мы знаем, что он не из нашей команды, но нам нужен профессиональный боулер[33]». Такова трагическая нота в карьере Дизраэли: даже на вершине власти, даже в среде ближайших сподвижников он оставался посторонним. И отчужденность эта оказалась непреодолимой именно из-за еврейского происхождения.

Впрочем, в 1826 году психологический подтекст «Вивиана Грея» для Дизраэли был не так важен, как вызванная романом гневная ответная реакция. Своей привлекательностью роман в значительной мере был обязан дерзкой претензии автора на близкое знакомство с высшим обществом — на страницах романа кишат аристократы и миллионеры. («Мистер Пафф, позвольте представить вас лорду Альгамбре» — вот типичная строчка диалога.) Но как только просочились сведения о том, кто в действительности автор, читатели почувствовали себя обманутыми и критики пустились во все тяжкие. «Блэквудз магазин» писал, что анонимный автор на самом деле — «темная личность, ничего собой не представляющая», а «Мэгнет» назвал Дизраэли «мошенником, прохвостом и лжецом» и пригрозил, что «для него уже приготовлен хлыст, причем не один».

Менее чем за два года Дизраэли пережил две неудачи: ему не удалось ни сколотить состояние на бирже, ни добиться политического влияния с помощью газеты. А теперь и попытка завоевать литературную славу закончилась позором. Вот как через несколько лет он передает свои ощущения в романе «Контарини Флеминг»: «Неописуемый ужас, полное отчаяние, сильнейшее потрясение — все это я испытал впервые в жизни, оказавшись мишенью самых отчаянных, самых злых, самых изощренных насмешек. Я был повержен и раздавлен. <…> Я ощущал сердечную боль, какую мы обычно испытываем при первой встрече с серьезным ударом. Я был смешон. Я хотел умереть».

5

Но Дизраэли не умер. У него случился нервный срыв. Пока ажиотаж вокруг «Вивиана Грея» постепенно затихал, Дизраэли в обществе Сары Остен и ее мужа на два месяца отправился путешествовать по Европе. Они проехали Францию и Швейцарию, а затем, перевалив через Альпы, оказались в Северной Италии; все путешествие Дизраэли описал в ярких письмах домой. Осенью, вернувшись в Англию, он завершил работу над вторым томом «Вивиана Грея», малоприметной книгой, явно написанной исключительно ради заработка. Психологический автопортрет в первом томе здесь уступает место разрозненным надуманным эпизодам, в которых Вивиан выступает всего лишь бледной тенью былого героя. Контраст оказывается настолько сильным, что даже автор задает вопрос: «Неужели перед нами тот же самый дерзкий юноша, который в прежние времена ухитрялся сплачивать в безумные союзы этих чванливых старых недоумков?»