Бенджамин Дизраэли

В этой сцене есть что-то голливудское: вы чуть ли ни слышите фонограмму, в которой Сидония, таинственный незнакомец, под стук копыт уносится в ночь. Но цель этого диалога достаточно серьезна. Дизраэли дает понять, что Сидонии как еврею не суждено совершать подвиги. Со всей очевидностью, ему не дано и стать членом парламента, поскольку евреи все еще не имеют возможности произнести требуемую законом присягу. Однако не только законодательные ограничения влияют на судьбу Сидонии. Из дальнейшего повествования, когда автор излагает историю его жизни, мы узнаем, что он пресыщен и своими знаниями, и своим богатством: «При этом Сидония смотрел на жизнь скорее с легким любопытством, чем с чувством удовлетворения. Религия оградила его от устремлений, свойственных гражданину, а богатство лишило тревог, которые побуждают к действиям обычного человека». В каком-то более глубоком смысле ему как человеку многого недоставало: «Этот неиссякаемый источник счастья Конингсби мог обнаружить в восприимчивости собственного сердца. Однако для Сидонии он оказался недоступен. В самом его устройстве имелась некоторая особенность, точнее говоря, серьезная ущербность: это был человек, лишенный любви и привязанностей».

Иными словами, Сидония — который знает все и которого ничто не радует, который кажется прожившим более долгую жизнь, чем это есть на самом деле, который не способен любить, — это не кто иной, как Вечный жид. Дизраэли создает своего героя, взяв за образец персонаж из средневекового антисемитского мифа — еврея, который насмехался над распятым Иисусом и был наказан вечным изгнанием. Дизраэли, пусть и не вполне это осознавая, соединяет в образе Сидонии все страхи и подозрения христианского мира, связанные с еврейской непостижимостью.

Тем не менее он это делает с вызывающей дерзостью: при всех своих изъянах Сидония задуман автором как личность огромной силы и обаяния. Другой архетип, используемый при создании образа Сидонии, это некая международная фигура еврея, который не занимает никакого официального поста, но тайно руководит действиями всех правительств. В этом качестве Сидония напоминает кого-нибудь из семейства Ротшильдов, но не реальных Ротшильдов, а таких, какими их представляла широкая публика. «Европе требовались деньги, и Сидония был готов их Европе ссудить, — пишет Дизраэли. — Сколько-то нужно Франции, побольше — Австрии, совсем немного — Пруссии, несколько миллионов — России. Сидония мог обеспечить всех. <…> Он был властелином мирового финансового рынка, а по сути, разумеется, и властелином всего прочего».

Когда Дизраэли писал «Конингсби», он уже был знаком с реальными Ротшильдами. Став одним из самых известных евреев Англии, он неизбежно попал в их заоблачный мир. Со временем дружеские отношения с бароном Лайонелом де Ротшильдом, главой английской ветви этого рода, станут весьма важными для Дизраэли как в личном плане, так и в политическом. Когда в 1878 году Ханна Ротшильд, племянница Лайонела и богатейшая наследница Англии, вышла замуж за лорда Розбери, будущего премьер-министра, именно Дизраэли был посаженным отцом на свадьбе. Еще большее значение имело то обстоятельство, что для получения свежих сведений о европейской политике Дизраэли полагался на деловые контакты семейства Ротшильдов, хотя его мнение, что Ротшильды лучше информировании, чем британские послы, часто раздражало коллег. Когда Дизраэли был премьер-министром, возможность получить у Ротшильдов крупный заем позволила ему провести одну из самых грандиозных своих операций — приобрести для Англии долю в Компании Суэцкого канала.

Впрочем, в середине сороковых годов сближение с семейством Ротшильдов оставалось делом будущего. Однако Дизраэли уже достаточно хорошо знал Ротшильдов и о Ротшильдах, чтобы понимать, как мало Лайонел похож на Сидонию. Вместо того чтобы из-за кулис управлять британскими политиками словно марионетками, Лайонел возглавил кампанию за предоставление евреям права избираться в парламент — цель довольно скромная, однако, вопреки предполагаемому могуществу Ротшильдов, движение к ней растянулось на десятилетия. Не вызывает сомнения, что семейство Ротшильдов было сказочно богато, а центральная роль их банка в международной финансовой системе обеспечивала им огромное влияние. Однако влияние это они использовали не для того, чтобы заполучить некую тайную власть, а чтобы добиться гражданского равенства и уважения в обществе. Место в парламенте, конюшня скаковых лошадей, красивая усадьба, титулованные мужья для дочерей — вот к чему на самом деле стремились Ротшильды.