Бенджамин Дизраэли

Суть этих дебатов сводилась к тому, как Британии следует реагировать на обострение кризиса на Балканах. В апреле 1877 года Россия объявила войну Турции, утверждая, что защищает православных подданных султана. В ответ Британия заявила, что нападение русских войск на Константинополь будет расценивать как угрозу своим жизненным интересам. Общественное мнение стало склоняться в сторону твердого политического курса Дизраэли, и в популярной песенке прозвучало слово, которому было суждено большое будущее: «Мы не хотим сражаться, но, клянусь Богом, если уж придется, / У нас найдутся и корабли, и солдаты, и деньги»[98].

Однако возникла проблема: общество было так резко настроено против турок, что заставить Англию участвовать в войне на стороне Турции представлялось невозможным. Воевать бок о бок с мусульманами, творившими зверства, против христианской страны, которая защищала жертв этих зверств, казалось многим англичанам чудовищным. Гладстон открыто заявил: «В последние полтора года, днем и ночью, неделю за неделей, месяц за месяцем, я преследовал одну цель: приложить все усилия, чтобы противостоять лорду Биконсфилду в достижении его цели, какой я ее понимаю». Воинствующая позиция Дизраэли вызывала тревогу не только у либералов. Когда он потребовал от парламента проголосовать за крупный кредит, чтобы начать мобилизацию, и отдал приказ британскому флоту войти в Дарданеллы, министр иностранных дел его кабинета — новый граф Дерби, бывший Стэнли, сын старого начальника Дизраэли — в знак несогласия ушел в отставку.

К началу 1878 года русские нанесли поражение туркам, так что предотвратить раздел Оттоманской империи Дизраэли уже не смог. Но русские еще не двинулись на Константинополь, и Дизраэли хотел гарантировать выполнение условий своего ультиматума. Он продолжил военные приготовления и в апреле предпринял необычный (а в оценке его противников — противозаконный) шаг, передислоцировав войска из Индии в Средиземноморье. Он сознательно рисковал повторить Крымскую войну, а на этот раз Британии пришлось бы вести ее уже без такого союзника, как Франция. Пойти на этот риск, по мнению Дизраэли, стоило ради того, чтобы обеспечить защиту пути из Британии в Индию и поддержать репутацию Британии как великой державы.

Но даже эту позицию, которая прежде всего свидетельствовала об излишнем усердии в служении британским интересам, кое-кто, конечно же, объяснял «чужеродностью» Дизраэли. Когда-то Дерби был политическим протеже Дизраэли, они были знакомы и работали вместе в течение тридцати лет. Но сейчас даже он обратился против своего наставника и обвинил Дизраэли (а эти обвинения преследовали его давно) в том, что тот так в сущности и не сумел до конца понять Англию, поскольку не смог стать настоящим англичанином. «Как и все иностранцы, — писал Дерби, — он целиком полагается на „авторитет“ и считает (вполне искренно), что истратить двести миллионов фунтов на войну в интересах страны, если в результате мнение иностранных государств о нас как военной державе повысится». Ту же политику, которая сделала Пальмерстона героем, стали считать «иностранной», когда ее проводил еврейский премьер-министр.

Тем не менее Дизраэли, невзирая ни на что, продолжал следовать наступательным курсом. Королева горячо его поддерживала, и их переписка во время этого напряженного периода, длившегося несколько месяцев, говорит о большой близости. «Он уверен, что такой преданности, какую заслуживает Ваше величество, просто не существует, — писал королеве Дизраэли в феврале 1878 года, — и лишь сожалеет, что уже не молод и не столь полон сил, чтобы достойно защищать такую воодушевляющую на неустанный труд госпожу, как Ваше величество». Они оба считали, что Британия может вести переговоры с Россией только с позиции силы. «Когда вся Европа вооружена, — вопрошал Дизраэли в Палате лордов, — должна ли Англия разоружиться?»

В конце концов балансирование на грани войны принесло Дизраэли успех: русские не стали пересекать Дарданеллы, и войну удалось предотвратить. Однако, хотя турки и потеряли значительную часть своей территории, вопрос о том, как перекраивать карту Балкан, никуда не исчез. Условия Сан-Стефанского мирного договора, который Россия навязала Турции, были очень тяжелыми, и некоторые его пункты особенно тревожили Британию. К России отходил большой кусок территории в Малой Азии, а на Балканах возникало крупное новое государство Болгария, которое грозилось стать марионеткой России.