Бенефис

Сейчас Олександра Ивановна чувствовала себя виноватой, что едва припоминает его лицо, а тогда с жестокой внимательностью приглядывалась к внешности старшего коллеги и так же жестоко решала мысленно: как же он стар! Сосредоточась, можно, однако, кое-что вспомнить. Глаза, чуть припухшие, неопределенного цвета, отражали внешний свет, а нутро, казалось, в них не светилось, или это она не могла уловить внутренний свет старого человека… Смесь настороженности, неуверенности, ожидания — непризнания, неприятия или чего-то еще? Да ведь и в самом деле — чего может ожидать от жизни, думала она тогда, такой старик, на что он может надеяться?

Помятое лицо и негнущиеся старые руки, ладони, пальцы; ногти плоские, посередине приплюснутые. Желтые от никотина. Весь сухой, легонький. Невесомый. Изношенная, смешная, как он сам, шляпа; плащ — немодный, тоже изношенный, но неуместными казались не плащ и не старая шляпа, а только новенькие модные туфли. Чисто театральная манера поведения (та самая, неправильно воспринятая, скорее даже фальшивая, когда сценическая условность переносится в жизнь и быт) и такой же псевдотеатральный — другого он уже и не знал — способ проявления чувств. Неуловимость, невыраженность была в нем, их, казалось, почти невозможно зафиксировать, утвердить в слове. Здесь пригодился бы разве что карандаш, чтобы рисунком на листке бумаги изобразить эту фигуру, передать характер… Хороший актер-имитатор тоже мог бы воссоздавать жесты, их не поддающуюся пониманию суть.