Бенефис

Неправда, что будто бы существуют завязка, развязка, — все складывается из одних кульминаций, все — на наивысших регистрах, и не у каждого хватает сил на множество кульминаций. Тебя швыряет с острия на острие: вот одно, другое, третье. И тебе кажется, что ты уже насквозь пронзенный (муки святого Себастьяна?), все острия — в тебе, ты страдаешь, мучишься от боли, истекаешь кровью, радостью, тревогами, надеждами, любовью и хочешь, чтобы так было всегда — бесконечно, вечно, и клянешься: на сцене — до смерти, помнить — всегда, любить — всегда, ненавидеть — всегда, и веришь в свою клятву, пытаясь забыть лишь одно. Лишь одно стремясь забыть, какое это «всегда» короткое, какое оно на самом деле хрупкое, непрочное и ломкое, словно коротенький звук: трень, и все. Чуть слышный, едва уловимый звук.

«Допустить до этого никак нельзя, — говорит Олександра Ивановна. — Никак нельзя».

2

Шекспир, говорят, служил завлитом. Что до работы с авторами, тут у него, несомненно, не было больших хлопот. Садился за стол и что-нибудь писал. Какого-нибудь там «Короля Лира» или «Сон в летнюю ночь». И на некоторое время мой почтенный коллега — я ведь тоже завлит, потому и позволяю себе так выразиться, — не имел хлопот с репертуаром. Репертуар — это прежде всего. Театр начинается с гардероба и с репертуара.

Уильям, дорогой (так, кажется, говорили в старой доброй Англии), а вот что бы ты предпринял, очутившись на моем месте? С таким непревзойденным талантом, на какой природа не поскупилась для Уильяма, никто не прозябал бы в третьеразрядном театришке на должности завлита. Одним только «Гамлетом» можно обеспечить себе нормальное существование по крайней мере до второго колена. Хотя — где уж это предвидеть! Коллегия при министерстве — придирчивая инстанция. А если представить себе, что там работает такой достаточно авторитетный товарищ, как Л. Н. Толстой, который не дал бы за «Гамлета» и ломаного гроша, то нормальное существование для У. Шекспира и его семьи могло бы стать весьма проблематичным.

А впрочем, оставим заботы Шекспира ему самому — с меня хватит и своих. Уж не говорю об обязанностях, которым нет ни конца ни края. Четко ограничить их, по-моему, неспособен никто, не то что так-сяк выполнять. Поэтому и не упоминаю о них. Говорю лишь о необходимости улаживать, успокаивать, угомонять, ублажать, убеждать, угождать. Возьмите в руки словарь — там есть все эти слова, и у всех большие гнезда синонимов.

Улаживать конфликты между директором и режиссером, когда они выбирают меня третейским судьей; утихомиривать возмущенную актрису, которой не дали сыграть выношенную с самого детства в мечтах роль; успокаивать администратора, которого слишком поздно известили о непредвиденном приезде столичного критика (надо же выбить номер в гостинице!); приводить в себя художника, не сумевшего найти общий язык с цехами; угождать типографии, у которой нет именно той бумаги, что больше всего подходит для праздничной афиши; убедить публику, что в театр, несмотря даже на вечерние телепередачи, все же стоит приходить. Добавьте к этому квартальные отчеты, анкетирование зрителей, репертуарные афиши, поздравительные адреса для выдающихся мастеров города (грешно признаться, — порой радуешься, что их не так уж много). Добавьте — и вот пусть вам теперь скажут, что все это мелочи, проблемы, не стоящие внимания, — мол, все их можно решить одним махом, — и они вовсе не то, о чем надлежит заботиться, ибо на самом деле завлит прежде всего должен обеспечивать репертуар, работать с драматургами, следить за произношением актеров (неужели же их в школе не учили до пятого класса правильному произношению?), обеспечивать театру рекламу, рекламу и популярность. Да, реклама. Можно подумать, что, начни кто-нибудь нынче рекламировать лапти, их все кинутся носить. Другое дело — мода, вот если б мода, тогда! Так и с нашим театром.

Иногда мне кажется, что завлит — вершитель всех дел, господь бог, не иначе, и потому существование театра зависит от завлита. А бывает, ей-богу, думаю совсем иначе и, пожалуй, более верно. Не нужен театру никакой завлит, хватило бы с него хороших, талантливых актеров, которые играли бы в интересных спектаклях, поставленных умными режиссерами, — и дела шли бы нормально даже и вовсе без рекламы.

Я понимаю, по справедливости, человеку, придерживающемуся таких взглядов, делать в театре нечего, тем более завлитом. Но у меня нет никаких данных работать здесь актером или хотя бы директором.

Пошутили. Поговорили. Дали выход негативным эмоциям, которые способствуют неадекватным реакциям и ведут к депрессивным настроениям. Что там в повестке дня?

Завтра «Оптимальный вариант». Приходится принимать как факт. Ничего не поделаешь. Сценическая жизнь пьесы продолжается. Посмотрю первое действие, снова — который раз! — запишу на бумажках ошибки в произношении, отнесу девочкам за кулисы, в гримерные. Хотя — грех жаловаться, что только мне приходится это делать. Проблема такая же вечная, как хлопоты с репертуаром.