Если даже полковые командиры будут знать всё происходящее в полках и доводить до сведения начальства, то сего ещё не достаточно. Офицеры посещают общества, имеют связи; беспокойное брожение умов во всей Европе… может вкрасться и к нам, могут найтись и злонамеренные люди, которые, будучи недовольны самым лучшим правлением, в надежде собственных выгод, станут замышлять пагубные затеи; может даже встретиться, что чужеземцы, завидуя величию России, подошлют тайных искусных агентов, кои легко успеют вкрасться в общество. Совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе, для наблюдения войск, расположенных в столице и окрестностях; прочие по отдалённости не могут быть удобно наблюдаемы и в сём отношении не так важны… Полиция сия должна быть так учреждена, чтоб и самое существование её покрыто было непроницаемою тайной»…
Васильчиков уже имел кандидата на пост главы тайной военной полиции — библиотекаря Гвардейского штаба и правителя канцелярии Комитета о раненых М. К. Грибовского.
Этот человек входил в самую сердцевину декабристской организации: был членом Коренной управы Союза благоденствия. Незадолго до «семёновской истории» Грибовский явился к Васильчикову и предупредил, что «тайные общества чужестранные действуют у нас в России на умы, и составились общества и у нас готовятся действовать»117
. Васильчиков ответил было, что доносы надо предоставлять в соответствующее ведомство — Министерство полиции; но Грибовский «с чувством и негодованием возразил, что он полицейским агентом не был и не желает им быть, что он является к начальнику не как доносчик, а как верноподданный, убеждённый в гибельных не столько для России, сколько для молодых людей (с коими связан он искреннею дружбою) последствиях этого заговора, и, наконец, что обращается к генерал-адъютанту Его Императорского Величества, прося его довести о том до сведения государя императора»118. Васильчиков, видимо, не спешил «обрадовать» государя, и Грибовский снова явился после «семёновской истории» со словами: «Теперь вы уже видели на опыте, что я справедливо вас предостерегал; но я сим не довольствуюсь, и теперь уже могу сказать вам, кто именно лица того общества, которое в тайне приготовляет вредные замыслы для Отечества»119.Теперь уже Грибовскому было разрешено действовать. Для работы в корпусе набрали 12 агентов. Девять из них следили за поведением и речами нижних чинов в банях, на базарах, в трактирах и других заведениях, ещё трое присматривали за офицерами. На основании их донесений составлялись секретные ведомости «о быте, настроениях и разговорах в полках». Политическая составляющая в них присутствовала, но не доминировала, сведения собирались по таким вопросам:
1) получают ли нижние чины всё положенное им от казны довольствие сполна и в установленные сроки;
2) не нарушаются ли права солдатских артелей на принадлежащие им суммы;
3) как начальники относятся к подчинённым, какие налагают наказания;
4) как и в какое время проводятся учения;
5) какие имеют место разговоры и суждения среди нижних чинов, какие циркулируют слухи;
6) каково обхождение начальников с подчинёнными офицерами и какие разговоры последние ведут о своих начальниках;
7) какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров120
.Пока агенты работали в Петербурге, сам Грибовский направился в Москву, на тайный съезд членов Союза благоденствия. «Чиновнику сему, — писал Бенкендорф о Грибовском в одном из писем 1826 года, — поручено было разыскать существование предполагаемого тогда тайного общества, вместе с сим дано ему по воле покойного государя императора обещание, что всё открытое сохранится в тайне»121
. Таким образом, к весне 1821 года начальство гвардейского корпуса получило в свои руки документ122, иногда называемый «донос Бенкендорфа» или, академичнее, «Записка гр. A. X. Бенкендорфа о тайных обществах»123. В 1826 году следствие по делу декабристов покажет, что «записка сия совершенно согласна со всем тем, что Комитетом о Союзе благоденствия открыто, и притом объясняет некоторые обстоятельства, доселе ещё не положительно известные»124.Почему авторство записки приписывали Бенкендорфу? Только за счёт того, что, когда она была обнаружена, на ней были оставлены аннотации, видимо, рукой Бенкендорфа: «Эта бумага найдена в кабинете императора Александра I в Царском Селе, подана в 1821 году» и «Подана императору Александру I в 1821 году — за 4 года до событий 14 декабря 1825»125
. Однако в бумагах следствия над декабристами на записке была сделана помета секретаря, явно со слов Бенкендорфа, «внёсшего» документ на рассмотрение: «составлена Грибовским» и «представлена Его Величеству в 1821 году генерал-адъютантом A. X. Бенкендорфом»126.