Бенкендорф

Резоннее всего предположить, что в соответствии с воинской субординацией записка Грибовского попала сначала к начальнику штаба гвардейского корпуса, затем к Васильчикову и только потом к государю. Признания Бенкендорфа в том, что он «сообщал о бесчестном сообществе (un société infame) императору Александру, когда был начальником штаба Гвардейского корпуса»¹²⁷, вовсе не означают, что генерал-адъютант сообщал об этом лично, а тем более — что он лично написал записку. А. Н. Пыпин замечал в своё время: «…Явилась недавно в печати “Записка о тайных обществах в России, составленная в 1821 году”… Присвоение этой записки Бенкендорфу не совсем ладит с свидетельством “Донесения” о записке, найденной в кабинете государя, и по другим сведениям, эта последняя записка (или ей подобная) о тайном обществе и съезде его членов в Москве, в 1821, была представлена императору в мае 1821 М. К. Грибовским, секретным агентом, служившим тогда в Главном штабе, через кн. Васильчикова».

В последнюю неделю мая 1821 года, в Царском Селе, именно после предоставления упомянутой записки Васильчиковым, произошла знаменитая сцена, когда Александр I произнёс: «Мой дорогой Васильчиков, вы, служивший мне с самого начала моего царствования, знаете, что я разделял и поощрял эти заблуждения», — и, после паузы: «Не мне их судить»¹²⁸ (по другой версии, император сказал: «Никогда не прощу себе, что я сам зародил первое семя этого зла»¹²⁹). Бенкендорф не мог быть в это время в Царском Селе и вообще виделся с Александром только мельком. В мае он «имел честь представиться» императору, возвращавшемуся с европейских конгрессов, на марше, в Порхове, близ Великих Лук. Генерал-адъютант был принят коротко и холодно как один из виновников «семёновской истории», чья версия выступления Семёновского полка (хотя и подтверждённая позже следствием) не совпадала с представлениями государя о «всемирном заговоре» злых сил¹³⁰. Впрочем, Александр вообще встретил свою гвардию с явным недовольством: «Государь, сев на лошадь, подскакал к колоннам и стал их объезжать кругом; с людьми несколько раз здоровался, офицерам — ни слова! Лицо его было гневно. Во время объезда он не переставал горячо говорить полковому командиру, за ним следовавшему; в его голосе слышался выговор. Мне удалось, когда он проезжал мимо меня, уловить следующие слова: “…перед взводом, а суются делить Европу”»¹³¹.

После той встречи Бенкендорф не видел императора несколько месяцев. Дело в том, что весной 1821 года, в самый день Пасхи, Александр прислал приказ всей гвардии отправляться «проветриться» к западным границам России. Формально это была подготовка к возможному походу в Италию, но в куда большей степени — профилактика: полевые условия не дают войскам «засахариться», отучают от столичной неги, отрывают пресыщенных жизнью гвардейцев от привычных удовольствий. Бенкендорф, находившийся при войсках, был уверен, что помощь австрийцам в Италии послужила только правдоподобным предлогом (la pretexte etoit plausible) для вывода потерявшей царское доверие гвардии подальше от столицы¹³².

Поход гвардии запомнился Александру Христофоровичу тем, что совершался по территориям, недавно пострадавшим от страшного неурожая. Он отмечает картины крестьянских бедствий и одновременно стремление гвардейских солдат и офицеров помочь несчастным, хотя бы накормить голодных¹³³.

К осени 1821 года гвардия расположилась в Витебской губернии. В середине сентября император Александр приехал к войскам, собранным у Бешенковичей, и 17-го устроил смотр, результатами которого неожиданно остался удовлетворён. Гнев и страх, связанные с возмущением семёновцев, постепенно улеглись, гвардия была «прощена».

Один из участников торжеств вспоминал: «В один день назначен был парад, и несметные полки покрыли стройными рядами поля Бешенкович. Государь стал объезжать фронт и подъехал к новосформированному Семёновскому полку. Всем заметно было, что ему тяжело и грустно не видеть в рядах его тех солдат, которых он почти всех знал лично. Погода была сырая, взводы как-то уныло прошли мимо государя…»¹³⁴