Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах

37

Тогда, я слышал,
к нему на выручку
поспел дружинник:
он, знатный родом,
известный мужеством,
силой и ловкостью,
в руке опаленной
клинок сжимая,
уцепил не в голову
гаду, но ниже
вонзил оружие,
ужалил в горло
змея зломерзкого —
вошло железо
в плоть огненосную,
сникло пламя, 2700
дыханье драконье;
и тут же конунг,
едва очнувшись,[162]
свой нож широкий,
владыка ведеров,
из ножен выхватил
и острым жалом
вспорол утробу
огневержителя, —
сдохло чудище.

Так рано поутру

два ратника-родича
убили змея, —
да будут примером
они для воинов! —
но стал последним
тот бой победный,
работа ратная,
в жизни конунга:
набухли раны, 2710
следы драконьих
клыков на шее,
горя, смердели,
и грудь покрылась
глубокими язвами —
яд змеиный
въедался в тело.
Вождь мудромыслый
под серыми скалами
сел на камень
вблизи кургана,
напротив жерла,
устья пещеры,
своды которой
на вековечных
столпах покоились.
Лицо владыки
и грудь водою
дружинник добрый
омыл из пригоршней 2720
от крови, пролитой
героем в битве,
и снял с воителя
бремя шлема.

Промолвил Беовульф,

превозмогающий
смертную муку
(ему осталось,
он чуял, мало
земного счастья;
силы иссякли;
пришли к пределу
дни его жизни,
и смерть приблизилась):
«Имей я сына,
ему я мог бы
оставить наследье,
мое оружие,
наряд мой ратный,
тому, кто был бы 2730
моим преемником!
Я пять десятков зим —
хранил державу,
и не единый
из сопредельных
племеводителей
не смел потревожить
меня дружиной,
грозить мне набегом!
Я мирно властил
и ждал урочного
срока и жребия:
не жаждал распрей
и лживыми клятвами
не осквернялся,
чему сегодня,
смертельно раненный,
я радуюсь в сердце,
ибо Создатель
не попрекнет меня 2740
убийством родичей, —
так пусть же изыдет
душа из тела!
Спеши, о мой Виглаф,
сойди под землю,
в тайник курганный
под серыми скалами
(дракон, лишенный
своих сокровищ,
лежит, недвижный,
сраженный в сердце);
и я, увидев[163]
казну издревнюю,
насытив зренье
игрой самоцветов
и блеском золота,
возлягу рядом
и без печали
жизнь покину
и власть земную». 2750

38