Берег мертвых незабудок

Восемь. Ему двадцать, он просыпается в Жу после долгой хвори. Не знает, сколько прометался в лихорадке и о чем бредил, но голова удивительно легкая – может, от бархатной тишины, нарушаемой только журчанием ключа. Где он? В отдалении резные перила, над головой – такие же арки, все в арабесках. А рядом – мраморный фонтанчик в виде змейки. Там и поет, окутываясь облачком пара, вода.

– Здравствуй, мой враг. – Эльтудинн сидит рядом и слабо улыбается, кутаясь в кроваво-лиловое, расшитое черной нитью одеяние. – Я думал, что похороню тебя.

В голосе нет разочарования, только удивительное, теплое облегчение. И Вальин улыбается, прежде чем осторожно взять из протянутой руки кубок.

– Значит, вместо этого ты меня спас?

– И боюсь, так будет всегда.

Всегда. Всегда. Всегда.

Девять. Он потерял счет своим приливам и сражениям. Надо спешить. Он не может ждать ни часа, просто не может и потому не прощается с Ирис, которой ночью наконец дал то, чего она так желала, – и забрал всю ее боль. Он заходит в комнату, где она спит. Недолго глядит на расцветающую в небольшом горшке красную розу – побеги дала та самая, подаренная Арнстом на турнире. Приближается к постели и целует жену в теплые, чуть приоткрытые губы.

– Будьте счастливы. Я скоро вернусь, Ирис.

Скоро. Скоро. Скоро.

В темном тумане прямо на морской глади проступил силуэт мужчины с осьминожьими щупальцами вместо ног. Он парил над волнами, а в ладонях держал свечу с дрожащим фиолетовым огоньком. Вальин вздрогнул. Вудэн? Но откуда?..

Земля уходила из-под ног, небо взрывалось вспышками, а кто-то кричал все тише: «Мой король!», «Вальин!». Но Вальин не боялся: глаза Вудэна глядели мягко, а вокруг него в пенистых волнах резвился десяток водных дев. Одна, рыжеволосая, шептала:

– Дело не в уме, Вальин… дело в боли. Той, которую знают лишь правящие и, может быть, родители неблагодарных детей. Как хорошо, что она – не твоя.

Не его.

Вальин смотрел на пляшущий огонек в когтистых руках и верил в свое обещание. Во все обещания, которые дал и получил.

А потом Король Кошмаров задул свечу.

* * *

На фресках Идо запечатлел весь Его путь – от златокудрого красавца, ласково взиравшего на людской род, до юноши мрачного и изувеченного, с провалами выколотых глаз и новой пылающей глазницей над переносицей. Этот второй Дараккар Безобразный в одной руке держал весы, а в другой – сноп молний, и под ногами его молнии настигали нечестивых. Вот одна пронзает судью, казнившего невинного. Другая находит воина-перебежчика. Гибнет от третьей работорговец. Множество судеб, множество кар, а на противоположной стене, там, где Дараккар прекрасен и безмятежен, – те, кому он покровительствует: справедливые правители, зоркие присяжные, мужественные стражи. Идо был горд каждым рисунком, и резьбой колонн, и потолком, казавшимся глубоким небом, – его писала Иллидика. А особенно он гордился фреской, что украшала стену против входа и открывалась взгляду первой. «Изуродование» – в кровавых, черных и серебряных тонах. Как блестели металл и кровь на пиках стражи, как темнели тени толпы и зданий, и какими светлыми были распростертое тело и сходящая с небес Праматерь, видимая лишь с некоторых точек обзора. Она скорбно тянулась к сыну. Она хотела забрать его, и в лике ее читались два чувства, которые Идо долго, мучительно, не раз переделывая, запечатлевал. Гневное страдание за одного и смиренное понимание: другие просто глупы, она пощадит их, такова ее доля.

– Ее руки, Идо… Шея, плечи, живое движение… она необыкновенна.