Берег мертвых незабудок

Говорили, пироланги забрали все книги, чертежи и изобретения, а что не забрали – уничтожили. Они видели, к чему идет Общий Берег, и это пугало их настолько, что так же они велели поступить братьям, жившим за Холмами, служившим графам и королю. Желая помешать армиям уничтожать друг друга, они не оставили ни базук, ни даже пистолетов. Все это сохранилось у единиц и давно стало бесполезным, так как это негде было чинить, нечем заряжать, не хватало знаний, чтобы повторить сложные механизмы. Тьма и Свет бились холодным оружием, но Эльтудинн знал: Ветрэн и земли вокруг него достались Вальину. Там уцелели арсеналы; в Битве меж Морем и Рекой некоторые светлые стреляли и могли бы стрелять еще, если бы король не запретил и не распространил запрет на всю дальнейшую войну. Вспоминая это, Эльтудинн усмехался еще кривее. Будь у темных базуки… те, кого он вел, не вняли бы его доводам о чести. Светлые же пока подчинялись господину и богу. Долго еще будут? Не за каждой светлой верой – светлое сердце. Как темные рвались мстить разрушителям Первого храма и зачинателям Разлада, так светлые стремились подавить то, что по-прежнему считали лишь восстанием gann, которые рано или поздно отступят. Каждый винил другого.

Думая об этом, Эльтудинн и послушал советников: их преследовали те же опасения. Несколько отрядов, которые он отобрал и возглавил, выдвинулись по запретной дороге. Эльтудинна вела надежда, что в тайных пещерах, кузнях, лабораториях пироланги что-то оставили. Что-то забытое, за чем вернутся. Что-то для собратьев, отказавшихся уходить. Но среди прогнивающей мебели, ржавых приборов и сквозняков не нашлось ничего. А Вальин поступил, как и подобало обманутому: подошел с войсками, взял в клещи и ударил в спину. Он снова не стрелял. Зато почти вся приморская часть Холмов горела, а на границе сложили тела. Его воины стали сильнее, чем Эльтудинн помнил. И злее.

– Было забавно получить то трогательное письмо. А с ним – доклад от следопытов о том, куда ты направляешься, мой враг, мой друг…

Как всегда, Вальин не позволял себе гнева, только нервно, натянуто усмехался – Эльтудинн знал, хотя не видел улыбки за белым платком. Зато он видел отчетливый красный след улыбки: ткань, и так размокшую от влажности, пропитала кровь. Да и в целом Вальин выглядел намного хуже, чем в прошлую встречу. Трудно было представить, как вообще он держался сегодня на лошади и на ногах. Но он держался и сражался. Даже сейчас.

– Ты не принял снадобья, – вместо ответа проговорил Эльтудинн как можно отстраненнее: надеялся так скрыть стыд. – Опасался яда? Жаль, я не настолько…

– Не настолько нарушаешь клятвы?

Вальин всегда находил вопросы метче пуль и острее клинков – а еще никогда не давал сбить себя, отвлечь. Эльтудинн лишь кивнул. Даже понимая, сколь не прав, оправдываться он не собирался: перемирия нарушались и прежде, обеими сторонами, и оба давно приняли это. Не дождавшись ни слова, Вальин тихо, устало продолжил сам:

– Знаешь, клятвы – вещь, в которой, в отличие от тьмы и света, нет полутонов. Ты либо не нарушаешь их, либо просто не даешь. – Он сжался, понурился, видимо, замерзнув. И тоже понял, что говорить лучше о менее безнадежных вещах. – Но не будем об этом. Да. Я действительно не прикоснулся к тому синему флакону и не собираюсь.

– Не слишком разумное решение, – вырвалось само. Пусть и предсказуемо.

Зрячий глаз Вальина обвел длинные ряды ничем не прикрытых тел, потом – живых, роющих ямы. Во взгляде что-то отразилось, но Эльтудинн не успел поймать этого чувства, только больше красного проступило на ткани. Скорее всего, Вальин кусал губы, сдерживая отчаянный вопрос: «А это, это разумно?» Но вдруг он заговорил снова – мягче, чем прежде. И беспомощнее, словно сам теперь оправдывался за что-то:

– Купить себе облегчение кровью… нет. Я так не могу. Никогда.

Эльтудинн вздохнул. Жертвоприношения, так или иначе связанные с людьми, всегда были на Общем Берегу камнем преткновения. Многих отвращал обычай зарывать под алтарями Дзэда и Равви кости погибших врагов. Не все понимали любимое подношение Дараккара – слезы обиженных и оскорбленных. И особенно пугали людей предпочтения Варац: Богиня-Черепаха правда любила, чтобы во славу ее хотя бы раз в прилив убивали одного-двух младенцев – недоношенных, или родившихся без пары конечностей, или полу-придушенных пуповиной. Эльтудинн не спорил: это жестоко, но… в землях, где подобные жертвы приносились добросовестно, дела обычно шли лучше, чем там, где хитрили: кости заменяли ветками, слезы – морской водой, а младенцев – зверями. Жу, следовавший всем обычаям, был тому лучшим доказательством.

– Mortus er Shill’, – тихо напомнил Эльтудинн простую формулу, с которой обычно заносился ритуальный нож. – Смерть ради Жизни.

Вальин лишь нахмурился – как когда-то хмурился его отец, тоже предпочитавший ветки, воду и зайчат. Скрестил на груди руки:

– Ты знаешь, я чту Дзэда, Вудэна, Джервэ… но культ Варац страшит меня. Почему одни, тем более дети, должны умирать, чтобы другие жили?