Берега и волны

— Не понятное. Меня спасли двое детей, мальчик и девочка. Он что-то сказал ей, и она легла рядом со мной, прижимаясь и согревая меня дыханием и своим телом. Что он мог ей сказать?

— А ты разве не знаешь?

— Нет. Но догадываюсь.

— Все мы играли в войну. Он сказал, наверное, что она уже взрослая. А она так хотела.

— Подвига?

— Глупый. Каждая женщина с детства мечтает спасти мужчину.

— И спасает?

— И всю жизнь мы спасаем врагов.

— Это всё, что тебе досталось?

— У меня ещё много осталось. — Она рассмеялась и посмотрела на него с девчоночьим вызовом. — Я ещё не летала, как мама мне пела. А ты? Ты — летал?

Он замотал головой, отрицая и улыбаясь виновато:

— Прости. Я был подводником.

— Подводник! Милый ты мой! Совсем маленький. Совсем мой Валетик.

— Какой Валетик?!

— Валет. В картах. А я-то гадала на короля. Потому-то тебя и не видела.

— Ты согласна менять короля на валета?

— Я согласна. Согласна. — Она кокетливо улыбнулась и ткнулась головой ему в плечо. — Согласна-ая-яа! — Рассмеялась.

И он рассмеялся:

— Ты знаешь, мне стало легко с тобой. Ты мне ночью приснилась, как огромная птица.

— Уродливая?

— Нет! Что ты, красивая!

— Красивая — это я. Верю. Сон вещий.

— Ты всегда говоришь смело?

— Нет. Это с тобой. Прорезало девочку говорить громко. — Тсс! — Прижала палец к губам. — Будем говорить тихо.

— Как птицы.

— И целоваться, касаясь клювиками.

— Смеёшься надо мной?

— Смеюсь! Смею и смеюсь! Что ты сделаешь? Что тебе запомнилось в море, как самое главное? Отвечай!

— Самое главное — не бояться взрослеть и уйти, а потому — сразу надо готовить себе замену. Кто-то заменит тебя, а ты станешь…

— Жильцом в хосписе? Валетом на взлёте?

— Кем-нибудь останусь.

— Не грусти. У женщин то же самое получается.

— Что — то же самое?

— Как у моряков. Мы не боимся стареть и готовить замену: из девочек — мам, из мам — бабушек… И всегда — улыбаться, радовать пирогами, вытирать попы и слёзы и гладить платьица-бантики. Мы всегда при параде и рады смене. «Старость меня дома не застанет», — была такая советская песня.

— Ты тоскуешь по той стране?

— Это была не страна — это был строй. Шучу. — И пропела опять весело: «Вместе весело шагать по просторам…»

— Молодец. Лихо ты меня в строй поставила. А я готовился воевать с вами.

— Мог бы меня убить.

— Прости.

— Эх, дедуля! Мальчишечка ты у меня: торпедный аппарат — товсь!

Он вдруг сжал её руку и сказал тихо:

— Не надо торпедный аппарат. Что-то во мне сломалось, — он посмотрел на неё и вдруг добавил, — что-то сломалось во мне, а я — будто рад этому.

Она поняла. Замолчала. Прижалась щекой и заплакала.

— Я теперь каждую минутку беречь буду. Поцелуй меня. Нежно. Не спеши. Я не уйду. Я не могу одна.

— Я знаю. Я тебе помогу. Этот песок — он такой тяжёлый. Я всю жизнь выползаю на него из воды. Давай, присядем. Хочешь, у самой воды. Близко. Хочешь, я умою тебя волной… Помоги мне.

Док смотрел на далёкий пляж. Две сосны паутинками веток. Две коляски как два комарика. Двое сблизились на краю песка. У самого моря. Ласково.

Здесь и сейчас.

Док держал себя за руку, будто слушал далекий пульс.

Туманы-маны, трапы-кавалеры… Рассказ

В одиннадцать привезли пиво.

Васька, шут гороховый, пока выгружал, выпил две бутылки и одну ещё прихватил с собой: «На футбо-ол!». Лицо его раскраснелось. Широкий губастый рот раскрылся четырехугольной улыбкой. Глаза бегали, подмигивая, лукаво и вольно, в такт появляющимся из кузова ящикам. Хотел даже задеть буфетчицу: «Э-ах, погуляли бы, Танечка!»… Да остановился: женщина она привлекательная, слов нет, но его пока на расстоянии держит. Так и покатил Вася на базу — в открытом кузове, с мечтательной улыбкой, бутылкой в специальном нагрудном кармане и руками, растопыренными словно для объятий.

Татьяна повозилась немного у стойки, второй раз протерла прилавок: делать-то там было нечего. Ждала. Потом выскочила к девчатам на кухню. Минут на десять, не больше. По очереди мерили Алкин костюм. Сама стояла в стороне, довольная впечатлением, и всем повторяла: «По дешёвке достался… Совсем новенький… Я говорю, дай померить…»

Вернулась в зал.

Двое мужчин уже поели и шли к выходу. Рыжеволосая мама в голубых джинсах снова кормила девочку кашей с минеральной водой. Бедная девочка — каждое утро каша и минеральная вода. А может болезнь? Девочка какая-то бледненькая. И очень тихая…

А его ещё не было. Иначе — подождал бы.

Татьяна посмотрела на его столик. Представила, как входит он в столовую, среднего роста, но плотный, как водолазы со «Спасателя», подходит к раздатчице, заказывает обед, стоит возле кассы. Идёт к столу и осторожно снимает с подноса тарелки. И все это время подглядывает за ней, пока, наконец, взгляды их встретятся — улыбается: «Здравствуйте, Танечка», — и хочется, чтобы он подошёл.

Иногда и подходит: «Танечка, дайте пачку сигарет, пожалуйста. Да, да, эти. Спасибо, что помните»… Она рада улыбнуться в ответ. Она знает немного мужчин. Иной, только выпьет и отворачивается, небрежно бросив деньги. Другой всё ловчит неприличное слово вставить, чтобы ей слышно было, и оглядывается на мужиков рядом — смеются ли…