Берега и волны

Домой ехали троллейбусом. Народу битком. Борис Львович, в вельветовом пиджаке с уголочком носового платка из кармана, не отлипал, жался рядом. Толпа прижимала её к нему. Она старалась держаться самостоятельно, но сегодня ей всё удавалось плохо. Хоть плачь.

— К тебе поедем? — Она услышала его запах и сжалась.

— Здравствуйте, Танюша… — раздалось совсем близко. Она дёрнулась вперёд, на голос. Но мешали чужие плечи. Спины. Вскинутые рукава, раскачивающие троллейбус. «Танюша…» — как волна возвратилось и подхватило её.

— Ты что? Знакомые? Где? — Борис опустил голову и прикрыл лицо ладонью. Осторожный.

Она пыталась заглянуть куда-то вперед. Увидела. Незнакомый мужчина что-то говорил сидящей на переднем сиденье девушке. «Не он», — успела подумать.

— Ты что? — переспросил Борис, вытирая платочком пот.

— Ничего. Показалось.

— Здесь никто не узнает?

— А я не боюсь.

Он посмотрел на неё удивленно, будто не узнавал.

— Я — не боюсь, — она повторила это с лёгким вызовом, и он весь напрягся, ожидая продолжения. Она повернулась к нему:

— Тесно. Мне руку прижали. Пусти.

— Пропустите, граждане! Мужчина с ребёночком… — ледоколом протискивался непонятно откуда появившийся Васька. Дурашливо смеялся и сыпал словами, как шелухой семечной: отфутболил под пивасик! Пропустите, дамы, Васю. Вася видит жизнь счастливой, потому что любит пиво! — и махал над головами недопитой бутылкой. Кто-то смеялся, а кто-то ругался, но рука с бутылкой двигалась:

— Не ругайтесь, дамочка — у меня для вас мечта: пригласите Васю в гости — я для дам находка просто! — Вокруг одобрительно загудели, проталкивая рекламу мечты и отодвигая Татьяну от пиджака с платочком. Она вдруг рванулась:

— Вася! Помоги!

— Где? Кто? Которая, дамочки? — Васька не видел её, увлеченный собой, настроением, смехом. Но он уже был и не нужен — она сама пробивалась к выходу.

Выскочила. Облегченно вздохнула полной грудью. За спиной прошумел, удаляясь, троллейбус. Она вдруг почувствовала чье-то присутствие и испуганно шагнула в сторону. Но «кто-то» уже подхватил ее под руку.

— Танюха!

— Фу, Васька! Как ты меня напугал.

— Напугал? Сама меня позвала ведь! А я — всегда… Как пионер! Куда идём?

— Ты меня извини, Вася. Я — сама. Не обижайся. Мне просто убежать надо было.

— От твоего толстого, что ли? Да, видел я его. Глаза — камбала. Чего ты за него зацепилась? Будто мужиков нет?..

— А то есть?

— А я? — глаза его так и сияли в темноте, — и при полной бутылке пива, заметь!

«Сколько у него этих карманов, специальных? И где?» — успела подумать, но уже осмелела:

— Брось, Вася. Рождённый пить — в женщине не нуждается.

— Обижаешь. Это пивасик. Для тонуса. Для иммунитету. От спида. Ха-ха. Спид не спит, Танюха!

— Ладно. Посмеялись — хватит.

— Нет, слушай. — Он вдруг стал серьёзным и заговорил, как другой человек. — Слушай, Тань. Я давно к тебе приглядываюсь. Ты же красивая баба. Умная. И готовить умеешь. Чего ты жизнь гробишь? Тебе же ещё потолкаться надо, а ты, как клуша, в угол забилась. Подумаешь — счастье: столовка полуподвальная.

— Зато столько людей за день…

— Тысяча мужиков и ни одного рыцаря? Глупая. Какой мужчина оценит женщину, разливающую пиво? У которого денег нет. Который «на шару» норовит, бесплатно. За пьяные глазки. Такого ждёшь? Это ещё повезло тебе, что не попалась на крючок. Или — попалась?

— Зачем ты так?

— А как? Сю-сю-сю? Жизнь жесткая! Расслабляться нельзя! Одна расслабилась — десять прокатились! Поняла, дурочка?

Она повернулась и пошла прочь. Но он догнал:

— Извини. Извини, Тань. Я не хотел тебя обидеть.

Она не отвечала, и он продолжал идти рядом и говорить:

— Я же только о работе. Ты на старших своих посмотри — кто рядом? Какие у них мужики? Какие — правила? Кем они становятся и с кем остаются в старости? Со столов прибирают? Из бутылок сливают? Стаканы вылизывают?

— Зачем ты так, Вася? Не все…

— Не все. Я согласен. Прости. Самому этих баб жалко. Я только про силы: это сколько же сил женщине надо, чтобы удержаться. Не спиться. Не опустить свою гордость, красоту не запачкать? Сколько?!

— А ты чего на эту работу пошёл? Пиво дармовое? Тоже — «шаровик», получается?

— Я же временно. Ты, разве, не знала? Я же — моряк в отпуске.

— Ты — моряк? С печки бряк? Не смешите меня. Бутылочник ты. Знаю я вас.

— Ты чего, Тань, не веришь? — Он так обиженно и беззащитно посмотрел на неё, что она сразу поверила. А поверив, вспомнила, что действительно — что-то говорили девчонки. И водолазы со «Спасателя» всегда о нём спрашивали. Он выглядел старше её года на четыре.

— А сколько тебе лет, Вася?

— Тридцать.

— Почему не женат?

— Так — море. — Он снова развёл руками и разулыбался широченной губастой улыбкой. — Море, Танюша.

Будто это всё объясняло. Но для неё это было совсем не понятно. А он продолжал:

— Я в отпуске всегда устраиваюсь на береговую работу. Размагнититься.

— Чего?

— Размагнититься. Среди женщин. И всё такое. Бокальчики-рюмочки. Фигурки точёные… — последнее пропел, полуобняв её, но ей это не было неприятно, она понимала игру:

— И губки медо-овые — я вас полюбил!..