— Танечка, значит. Танюша. Очень приятно.
— И мне…
Васька ставит на стол стаканы и травит, не останавливаясь, всё подряд:
— Моряк зашёл в ресторан, посидел-выпил, станцевал с девушкой и ведёт её к себе домой. До двери дошёл — вспомнил: жена дома! А жена уже дверь открывает: «Пришёл? а это кто?»
Моряк к жене наклоняется:
— Вика, мне так неудобно — скажи, что ты моя сестра…
Еврей говорит: живу с женой тридцать лет и только сегодня мы приняли с ней абсолютно одинаковое решение — дом загорелся и мы одновременно вклинились с ней в дверь на выход…
— Вы женаты? — Нет. Это я просто так выгляжу.
— Вы попали в беду и вас оперировали… — Так я в больнице? — Большей частью, можно сказать, да…
— Как вы обожгли ухо? — Я гладила белье, когда зазвонил телефон, и я приложила утюг к уху… — А второе ухо? — Мне же надо было позвонить в скорую…
В справочном отделе супермаркета: простите, я потерял жену. — Соболезнуем. Всё для похорон находится на первом этаже…
Кто умнее: мужчины или женщины? Женщины. Почему? Ты видел хоть одну женщину, которая выходит замуж только за то, что у кого-то красивые ноги?..
— Мальчик! Кто разбил окно? — Мама. Но виноват папа — он присел, когда в него летела тарелка.
— Дорогой, ты не помнишь телефон Клавы? — Нет. — Ну, хотя бы приблизительно?
Пациент приходит в себя:
— Где я? — Это номер 17. — Палата или камера?
— Он не умеет играть в карты. — Это же хорошо! — Но играет…
Психиатр: «Так вы говорите, что платите налоги с радостью? И когда это у вас началось?..»
Все смеются. Васька наполняет стаканы:
— Не бойтесь, девочки, в море микробов нет.
— Больше всего боюсь забеременеть… — говорит подруга и берёт стакан.
— Это противно нашему правилу и чести! — Вытягивается Васька по стойке смирно, как киношный поручик. — Гарантирую полную безопасность!
Обнимает подругу за плечи, а она хихикает и отмахивается рукой, как добрая хозяйка от балованного телёнка:
— Та-а, то ты меня не знаешь ещё? Я больше — опасных люблю! Тише ты, с поцелуями!
— Гладь, Глашенька! Гладь… Какое морское появилось слово: гладь…
Серёжа наклонился и сказал тихо:
— Пойдёмте в мою каюту, Танечка. Здесь становится тесно.
Она поняла и молча поднялась. Васька с Глашей, сделали вид, что не заметили их ухода. Для Тани этот переход из одной каюты в другую был подобен кругосветному плаванию, полному скрытых тревог. Новые запахи, звуки, отдалённый разговор, где-то звякнула чайная ложечка. Это звук показался ей таким родным и привычным, что она его оставила в памяти, как спасительный ориентир. Серёжа открыл каюту и пропустил её вперёд, успев включить свет.
— Спасибо, — поблагодарила она и поспешила пройти мимо цветной занавески, скрывающей койку. Присела к столу. Хозяин включил настольную лампу и выключил общий свет. Она огляделась. Каюта Сергея была почти такой же, как предыдущая, если не считать двух книжных полок. Таня глянула на корешки — увидела несколько знакомых авторов, ей стало спокойнее, увидела фото женщины и мужчины в рамочке над столом.
— Это мои родители. — Сказал он, хотя она ни о чём не спрашивала.
— Чай? Кофе?
— Уже достаточно. Спасибо. — Возникла пауза.
— Что мы с тобой будем делать, девочка?
Было до странного тихо. Горел ночник. Занавеска над открытым иллюминатором не шевелилась, но тень её на столе до удлинялась, то укорачивалась. Казалось немыслимым, что минуту назад в такой же каюте могли разместиться ещё и подруга с шумливым Васькой. Тихая и полуосвещённая каюта была только для двоих.
— Я понимаю, раз мы сюда пришли… И вообще, раз всё так… Я не ханжа и без предрассудков…
— Спокойно, Танюша. Пойдём прогуляемся…
— Спасибо… Я люблю ночь…
— Вот свитер, надень. Тебе будет теплее.
— Спасибо. — Подошла к зеркалу, на ходу продевая в рукава руки. — Ой, какой длинный! — Поправила волосы. — А тепло как, — сжалась, словно от холодного потока пряталась. Неожиданно потянулась и поцеловала его в щёку, — спасибо. — И, торопливо, не давая времени опомниться и обнять её, потянула из каюты. — Пойдём-пойдём!..
— Ой, как хорошо! Желанный глоток воздуха.
Замерли тихие и пустые улицы. Блеск луж и стекол. Тени на тротуаре, как глыбы и пропасти. Через них надо перепрыгивать или перелетать. Ветви над головой брызгают звёздами или усталым дождём в лицо. Свежо и тревожно. И радостно. Снова — мостовая и камни. Ступени наверх. Черная громада горы, как облако, закрыла половину неба. Город огнями рассыпался где-то внизу. Там же, как в глубоком колодце, лежало море, отражая серебристую пыль звёздного неба.
Он первым нарушил молчание, и все ожило и заговорило…
— Почему ты молчишь?
— Разве надо говорить? — Она повернула лицо к нему.
— Надо.
— Мне казалось, ты о чем-то задумался. И я не мешала тебе.
— От этого мне ещё приятнее. Даже молчать.
— А я устала молчать в одиночку.
— Ты одна здесь живёшь?
— Одна.
Он не спросил «почему?» и какое-то время опять шли молча. Остановились.
— Ты — механик? — спросила, чтобы прервать паузу.
— Нет. Я — штурман.
— Штурман? — переспросила, с акцентом на «ман». Штормовой мужчина?