Берега. Роман о семействе Дюморье

Луи-Матюрен снял очень милую квартирку на улице Пасси, прямо над бельэтажем; окна всех комнат, кроме гостиной – там имелся каменный балкон с видом на улицу Пасси, – выходили на противоположную сторону, на улицу Помп: дом был угловой. Квартира называлась «Le cabinet de physique»[26], так как, по преданию, Людовик XVI использовал ее как лабораторию-кузню: было у него якобы такое увлечение – изготавливать замки и ключи; как бы то ни было, именно название и подвигло Луи-Матюрена на то, чтобы ее снять, остальные квартиры в том же доме он отказался даже рассматривать.

За домом имелся сад – радость для детишек – и зеленая калитка в высоком заборе, которая вела в необитаемый переулок, заросший травой, таинственный. А прямо за переулком начинался зачарованный лес, Буа[27], который наверняка тянулся до самого края земли – так думали дети; рай без конца и без края.

Именно годы, проведенные в Пасси, с 1842 по 1847-й, Кики пятьдесят лет спустя опишет в «Питере Иббетсоне». В романе, разумеется, много вымысла: в реальности не было никакой белокожей Мимси Серакье, которая играла с Питером возле озера Отей, не было большого пса по кличке Медор, который бродил с ними по опавшим каштанам; зато был старый, выкрашенный в желтый цвет дом с террасой и зелеными ставнями, а на первых страницах романа поет Луи-Матюрен, принявший образ красавца Паскье, и Эллен играет на арфе в облике Мадам, хотя Кики и приукрасил ее заботливой рукой любящего сына, превратив в юную красавицу с золотыми локонами. Все привычные звуки и запахи Парижа времен Луи-Филиппа, уютного буржуазного Парижа, которые наполняли уши и ноздри маленького Кики, были любовно сохранены и со странной, почти непереносимой ностальгией извлечены из памяти полвека спустя.

Возникает там и maison de santé[28], и его владелица мадам Пане, которую Кики в «Питере Иббетсоне» называет мадам Пеле; майор Дюкен (к его настоящему имени добавлено окончание «уа»), и капитан Алладениз, и полковник Вуазен, и доктор Ломбар – их называют героями Наполеоновских войн; и мадам Лиар, жена бакалейщика из лавки на углу улицы Помп, как раз напротив улицы де ла Тур, – впрочем, усики ее являются чистым вымыслом, так что полвека спустя Кики сомневался: а вдруг она еще жива и сочтет это клеветой, – в 1842 году она была весьма привлекательной женщиной. Все они были друзьями Кики, Джиги и малютки Изабеллы – торговец фруктами Гюнье и мясник Буше, оба с улицы Пасси, и старый доктор Ларшез, доживший до очень преклонных лет.

Кики не стал рисовать портрет своего блудного брата-потешника, сурово вывел за скобки бабулю Кларк из Булони, равно как и Палмелла, – странное упущение, ведь они были так тесно связаны с его семьей. Главный злодей романа, жестокий дядюшка Иббетсон, не имеет ничего общего с реальным дядей Джорджем, да и любезного, но несколько вялого герцога Палмелла не изымешь из Лиссабона и не переместишь на место этого козла отпущения. Сколь ни грустно признавать, но дядя Иббетсон полностью порожден воображением Кики, и Эллен Кларк, доживи она до дня выхода в свет его произведения, была бы сильно шокирована буйной игрой его фантазии.

Когда, пятьдесят лет спустя, Кики писал «Питера Иббетсона», он опускал веки и грезил наяву – как грезит в книге сам Питер. На прошлое он смотрел глазами собственного детства. Он ел soupe aux choux и vinaigrette de boef bouilli[29] и пил кларет по франку за бутылку; ловил головастиков в озере Отей; толкал свою детскую тачку к садовой калитке, за которой начиналась заросшая, загадочная дорожка; он возвращался в детство, вновь обретая милую детскую непосредственность, проводя день за днем в детских забавах. Все вокруг было веселым и couleur de rose[30], как он сам себе говорил. Однако он не видел – поскольку не видел этого и в детстве, – что это его солнечное, беспечное существование было таким же неустойчивым, хрупким, беспомощным, как и он сам, когда делал свои первые шаги. Он не видел, ценой каких ухищрений и тревог мать его экономила по крупицам, чтобы Кики, Джиги и Изабелла получали свой soupe à la bonne femme и sans souci[31] перекапывали грядки в саду. Он не ведал про долги, про настойчивые послания кредиторов, которые оставались внизу дожидаться его отца, «le beau Pasquier»[32], когда тот поднимался на второй этаж, чтобы пожелать сыну спокойной ночи, и негромко напевал при этом так, будто небо над Бюссонами было безоблачным. Кики запомнил, как улыбалась мать, сидя за арфой; он ни разу не видел ее нахмуренного лба. Он слышал все мелодии тех дней, и песни, и музыку, а вот что до напряженного молчания, умоляющих писем, которые Эллен писала в Португалию Луизе, чтобы получить в ответ хоть небольшую сумму, пока Луи-Матюрен обивал со своей переносной лампой пороги равнодушных фирм и лишь чудом получал то тут, то там какой-то заказ, – от всего этого взрослые оберегали и глаза его, и уши.