Потом она попросила, чтобы я горячо молилась за нее, чтобы написала ее крестнику (одному из моих племянников) с просьбой молиться за нее тоже, а сама пообещала молиться за нас, когда окажется на небесах. Она сказала мне, что ей доставит великую радость, если в земной жизни я сделаю для маленького Эжена все, что смогу. Через несколько часов она впала в беспамятство, однако меня, судя по всему, узнавала и даже громко звала по имени, а потом попросила оказать ей незначительную услугу. Вскоре после этого святой отец сказал, что пора получить последнее отпущение; она не сопротивлялась и как могла вторила всем отходным молитвам. Особенно же она просила меня почаще кропить ее и ее постель святой водой в последние ее минуты, поскольку (по ее словам) «дьявольские искушения очень сильны и особенно их нужно бояться в смертный час». Незадолго до конца я предложила растереть ей руки и ноги в надежде, что это принесет ей облегчение, ибо сильные боли не отпускали ее ни на миг. Она поколебалась, потом спросила, не будет ли это потворство плоти неуместным. Я сказала, что, по моему убеждению, в этом нет ничего дурного, ибо она страждет. Тогда она согласилась. Она сказала – впрочем, это было раньше, еще до последней исповеди: «Смерть меня не страшит. Я надеюсь, что попаду на небеса, и боюсь одного – долгого пребывания в чистилище». Когда ее спрашивали, полностью ли она покорилась, она неизменно отвечала одно: «Да свершится воля Божия».
Мужу своему она заповедала: «Превыше всего умоляю тебя никогда не впадать в грех».
Она напомнила мне о счастливых часах, которые мы вместе провели в пансионе, и призвала никогда ее не забывать. Она всегда с особым трепетом относилась к Приснодеве и сказала мне, что хочет быть похороненной в бело-голубом – цветах святости. Ближе к концу мысли ее начали путаться, я слышала, как она бормочет: «Еще неделю назад я была совершенно здорова, у меня родился сын, я была так счастлива…» Тихая ее агония продолжалась три часа, а потом – так, будто умирать ей было привычно, – она воссоединилась со своим Создателем, который был рядом с ней на каждом ее жизненном шагу, ибо она превыше всего почитала Его заповеди и с добродетельным усердием избегала всего, что могло бы Его оскорбить. Я из чувства долга молюсь за нее, однако пребываю в твердом убеждении, что скорее мне нужно просить ее молиться за меня – умолять Всевышнего даровать мне, через ее заступничество, дар смирения, который я так стремлюсь обрести и через который она заслужила себе вечное счастье.