— Госпожа Таша, — простите, если я вдруг исказил ваше имя, — чрезвычайно вежливо подал голос Зулин и снял капюшон. — Не знаю, что плохого сделала вам моя спутница, поэтому не буду вмешиваться в вашу беседу, но все же имейте в виду, что мы здесь находимся не из праздного любопытства, а по делу государственной важности. Поэтому я буду вам очень признателен, если вы дадите нам возможность переговорить с сэром Александром с глазу на глаз.
— Зулин, — Иефа почувствовала, что еще чуть-чуть — и переполняющая ее ярость вырвется наружу, — если не возражаешь, я подожду тебя снаружи. Это мужской разговор, я буду лишней. — Не дождавшись ответа, она развернулась и стремительно вышла за дверь. Снаружи была ночь и звезды. Иефа сжала кулаки. Ну уж нет. Еще не хватало. Да кто они все такие, в конце концов? Какая-то залетная дроу, непонятно откуда взявшаяся в Бристоле, всего лишь сиделка при храмовом лазарете, и заморенный слабохарактерный «лыцаренок», как очень верно выразился Трор! Подумать только, матушка не примет!
Иефа несколько раз шумно вздохнула, пытаясь успокоиться. Да что же это такое, в конце концов… Первый раз, что ли… Давно пора бы привыкнуть. Вспомнить правила. С каких это пор она стала воспринимать мужскую болтовню всерьез? А как у него глаза сверкали, как золото! И бумага эта гербовая, дорогая, надо же, матушка не примет — любовные записки на четырех листах! А жемчуг на синем бархате как смотрелся — загляденье! Хорошо, что она отослала шкатулку обратно… Матушка не примет… А ведь почти убедил, сукин кот!
— Тоже любишь ночь? — Иефа вздрогнула и обернулась. Таша словно растворялась в ночном воздухе: посверкивали только белки глаз и зубы. Дроу подошла и встала рядом, глядя в темное небо. Иефа промолчала. Никто из них не стоил того, чтобы плакать от злости. В конце концов, сиделка не сказала ничего нового. И разве не ясно было с самого начала, что все эти шкатулки, обитые изнутри бархатом, цветы и письма, даже попытка спеть серенаду под ее окном, прерванная ушатом помоев из кухни — все это просто очередная игра… И не будет новой баллады о синеглазом рыцаре, потому что рыцарь оказался — липовый… Да и матушка не примет. Иефа криво усмехнулась и пробормотала:
— Надо же… Выходит, он мне еще и честь оказал.
— Послушай, а это правда, что ты еще никому не ответила взаимностью? — лениво подала голос Таша. — Неужели не нашлось достаточно богатого человека? Эльфы ведь на тебя не позарятся, им подавай чистокровных…
— Послушай, а это правда, что ты единственная дроу в Бристоле? И как тебе тут живется, без твоей паучьей богини? Не скучно? — Иефа пролетела кувырком через дворик и больно впечаталась в стену. В следующую секунду пальцы дроу железным ошейником обхватили ее горло. Таша подняла девушку на ноги и встряхнула, как пыльное платье.
— Послушай, девочка… Ты сейчас останешься жива только потому, что еще маленькая и глупая. Больше никогда — если, конечно, хочешь пожить подольше, — не говори о том, чего не знаешь! — Таша слегка ослабила хватку, но горло Иефы не отпустила.
— Послушай и ты меня, — пропыхтела Иефа, глотнув воздуха. — Над происхождением потешаются только дураки и плебеи, а в драку первыми лезут слабые. Больше никогда — если, конечно, у тебя есть хоть какие-то мозги, — не оскорбляй барда! Неужели ты думаешь, что у него не найдется, что тебе ответить?
— Иефа! Иефа, где ты там?! — На пороге флигеля появился слегка всклокоченный Зулин. — Мы уходим, и черт бы побрал тебя и всех рыцарей Бристоля! Что тут у вас происходит?
— Ничего… — Иефа отцепила пальцы дроу от своего горла и отряхнула платье. — Я упала, а госпожа Таша любезно помогла мне подняться.
— Всегда рада помочь, — прошипела сиделка.
— Очень надеюсь, что ваша помощь нам не понадобится, — Зулин натянул капюшон и сердито прошагал к воротам. — При всем моем уважении к вам, — он картинно поклонился — я не собираюсь в ближайшее время получать ни колотые раны, ни резаные, ни какие-либо еще. Лазареты меня не прельщают. Прощайте.
— Ну, может, не вы, может быть, ваши спутники… Или спутницы… — тихо сказала Таша, закрывая за посетителями ворота храма.