что больше не будут нас клацать, –
но камни немые лежат на земле…
Мне хочется верить, что лет через 20
наступит другая эпоха, – и я
на улице встречу мальчишку,
который, возможно, совсем без рубля
откроет пожухлую книжку.
VII
Здесь нет перспектив. Телевизор – профан.
Осталась лишь ретроспектива.
Взгляни на нее, видишь, левиафан
в вождя превратился… Однако дождливо.
Но камни лежат недовольные, ведь
потухли фонарные спички.
Приятель, систему не преодолеть…
молчание – дело привычки.
* * *
Освободи свои мысли –
их отражает оскал.
Руки веревками свисли,
каждый из нас замолкал.
Вспомни дымящийся город,
запах обугленных стен, –
нужен ли пушечный повод,
если поют «Перемен»?
Выдержав, мы разузнаем
старый и грустный мотив,
все, что покажется раем, –
определит негатив.
Освободи свои песни –
в них отражается грусть.
Грусть – дальнозоркость болезни, –
я близоруких боюсь.
Переживи диктатуру,
дабы взойти на Олимп.
Я не пророк и не гуру:
sapiens – тот же Эдип.
Не говори, что, мол, полис
худший из всех полисов, –
нас ожидает гидролиз,
если услышишь засов.
Выпрями спину, двуногий! –
проблеск кривой впереди,
чтоб за маршрут убогий –
выкрикнуть: «Освободи!»
МЫСЛИ
1
Уходя от столичных гудков
мимо старых, больших площадей,
я построю в душе новый кров
из обломков моих кораблей.
2
Ко мне не шла заветная мечта,
но, сделав шаг, я сам упал на камень…
и вдруг увидел – сдвинулась черта
в ту сторону, где места было мало.
3
– О чем пою я на земле печальной,
когда на улицах готовится погром? –
пою о том, как праздник развенчальный
запел в груди, забыв молельный дом.
4
В саду созрели сладкие плоды, –
не потому ль их пожирают люди,
чтобы разрушить образ красоты,
как высокопоставленные судьи.
5
Мне верить хочется, что в нашем поколенье
нет тяги к благородству без души.
Но мы еще найдем во тьме спасенье,
увидев свет в расплывчатой глуши?
6
Куда только нас не кидает дорога,
то влево, то вправо, то в мягкость, то в твердь, –
но если я где-то сутулюсь убого,
то это затем, чтоб под ноги смотреть.
7
Открыть столетие у моря
и не нащупать глубины,
а после – умереть от горя –
за то, что мы не влюблены?
8
У нас короткие пути,
когда внутри мы одиноки.
Надеюсь, у меня в груди
горели искренние строки.
9
Возьми мое сердце, которое с треском
способно в груди пламенеть.
Я знаю, глаза твои утренним блеском
рассеют печальный конец.
10
Уже месяц прошел – телефон все по-прежнему спит.
Ни привет, ни ответ до меня еще не доходили…
– Может, следует ей позвонить? Или сделать визит?
– Все, конечно, возможно, но ты предпочел или-или.
* * *
Надвигается шторм –
он несет в себе мысли безбрежные –
в нем хранятся слова,
и меня не поймут люди здешние.
Надвигается шторм…
все, что было, останется в прошлом,
но ты думаешь, я
говорю тебе снова о ложном.
Надвигается шторм.
Наши чувства, как брызги соленые,
растворились в груди,
а любовь есть глаза воспаленные.
Надвигается шторм:
без идеи, без слов, без задачи… –
просто хочется жить,
забывая свои неудачи.
Надвигается шторм, –
как бессмысленна стала бессонница…
пронесется печаль, –
это Гелиос мчится на коннице.
Надвигается шторм.
Мои мысли к тебе возвратятся.
Одинокий маяк
обретает синдром постояльца.
Надвигается шторм –
исчезают ночные иллюзии,
чтоб уже навсегда
мы сплотились в объятьях диффузии.
Акт II Наваждение
ОСТАНЬСЯ СО МНОЮ, ЗВЕЗДА ОДИНОКАЯ
Останься со мною,
звезда одинокая!
Звезда бледноокая,
укройся плащом.
Бывает, порою
глаза я закрою:
ты теплым лучом
согреваешь меня.
А стоит лишь раз
мне на небо взглянуть,
как свет твой таинственный,
как свет твой единственный
сиянием глаз
укажет мне путь.
КАК МАЯКОВСКИЙ
Хоть я
и не француз,
но в любви
шарю:
причешу,
закатаю
правый ус
и пройдусь
по влюбленному
краю, –
как будто меня
парализовал
змеино-ядный укус.
* * *
Год назад здесь царила весна в январе,
а теперь почему-то зима. Без тебя
околел я вчера на Гостином дворе,
а сегодня продрог на Дворцовой; огня
нет в колоннах на Стрелке, Исакий исчез,
облачившись в туманную мантию. Мгла
закрутила меня в беспросветную смесь,
чтоб напомнить: как мог ты? – и – как ты могла?
Я скучаю, скучаю… И Питер не тот,
он ветрами меня гонит в Пулково. Что ж…
вылетаю к тебе – за бортом небосвод.
Как приятно, что ты меня все-таки ждешь.
* * *
Ты открыла печаль, как бутылку вина.
В этом терпком безумии есть превосходство.
Это если смотреть, ощущая сиротство,
где меж нами разлука уже не видна.
Ты открыла печаль, как планету. Во сне
ты все думаешь, как бы назвать ее кратко.
Отчего твоим мыслям становится шатко, –
разве ты не была рада этой весне?
Ты открыла печаль, как забытую дверь,
от которой ни проку, ни толку. Пространства
между нами все меньше. Теперь – постоянство