Берестяная грамота

Каждое утро двое или трое ребят появлялись во дворах домов, и закипала работа: пилили и кололи дрова, носили воду, стирали.

Капустка словно светился изнутри. Колобком катался от дома к дому.

Он чувствовал себя главным, хотя руководила пионерами Зина, бывший председатель совета пионерского лагеря.

С огромным рвением взялись пионеры за сбор денег на танковую колонну. Вместе с бабушкой Вавиловой и Зиной они обходили дома́, аккуратно, по нескольку раз пересчитывали деньги, заносили в ведомость сумму и выдавали расписки.

Все в городе знали: идут ребята с портфелями, холщовыми сумками — не в школу спешат, пока ещё школы не работают, а несут они деньги. Несут в райсовет, к Елене Викторовне Матрёниной. Сколько уже набралось плотных, тугих пачек! Там были десятки и трёшки, облигации займов…

Поступали сбережения и из окрестных посёлков и деревень. Особенно много собрали жители Любезны — самого большого после Дедкова населённого пункта в районе. За ними-то и поехала Елена Викторовна.

Её не было весь день. А когда к ночи вернулась ни с чем, привезла весть — фашистский батальон перешёл реку Болву и ворвался на окраину Любезны.

Снять часть партизанских отрядов с круговой обороны города, чтобы помочь любезненскому отряду, Калачёв не решился. А вдруг наступление на Любезну военная хитрость? Бросишься туда, а в спину — ещё более сильный удар. Следовало хорошенько всё продумать и только после этого что-либо предпринимать.

Но собранные в Любезне деньги надо было спасать немедленно. Елена Викторовна только успела узнать, что жители посёлка и окрестных деревень собрали полмиллиона рублей, если не больше, и хранятся они у местной жительницы Лукерьи Ильиничны. Но как их вызволить?

У Ивана Фридриховича родился смелый план, но он не высказал его сразу. Решил: «Утро вечера мудренее». А утром…

Зина всю ночь дежурила в больнице, а утром за ней пришёл посыльный. В кабинете Калачёва она оказалась среди давно знакомых людей.

За столом Калачёв. Рядом в кресле Иван Фридрихович, Василий Самсонович Ревок расхаживает из угла в угол.

— Как живём-можем? — встал ей навстречу Калачёв и пожал руку. — Об отце справлялись по радио: довезли его до Нижнего Тагила, определили в госпиталь. Так что, думаю, всё будет в лучшем виде… А сама-то ты как? Слышал я, пионерией командуешь, а по медицинской части — правая рука Антохина… Не устаёшь?

— Да вроде ничего, — ответила она и подумала: «Зачем это я им понадобилась?»

— Говоркова, — подошёл к ней Ревок, — помнишь, как ты была «дочкой» товарища Калачёва? А теперь хорошо бы тебе стать «внучкой» Ивана Фридриховича.

Зина слушала, напряжённо глядя на Ревка. Какие у него ресницы длинные, и красивые губы, и тонкий, с лёгкой горбинкой нос… Недаром все девчата из её класса были влюблены в Василия Самсоновича.

Сейчас Зина чувствовала, что задание ей собираются дать серьёзное, и потому ответила так, чтобы показать: ко всему готова. В общем, весело ответила:

— Готова быть внучкой Ивана Фридриховича и вашей племянницей! Так я вас поняла?

Ревок рассмеялся:

— Я же вам говорил…

— В общем, Зинаида, — или как тебя ребята зовут? Зишкой? — сказал Калачёв — дело такое: надо в Любезне деньги выручать. Хранятся они у твоей тёти — Лукерьи Ильиничны. Отдать их она может только хорошо известному ей человеку. Так что есть один путь — объявится в Любезне староста с внучкой, а на месте разберётесь, как действовать. Мы понимаем, что дело: очень опасное. Давать приказания тебе я не имею права. Хотя сам убедился: ты — храбрая, рассудительная. И товарищ Ревок, и Иван Фридрихович — сама видишь — такого же мнения. Подумай хорошенько… Ну, тогда в путь, дочка!

СОМНЕНИЯ ТЁТИ ЛУШИ

Фашисты!..

Как только вспомнишь о них, мурашки бегут по коже.

Совсем недавно Зина веселилась в Доме культуры на праздничном вечере, а теперь стоит потупившись. Засунула руки в карманы старого пальто и крепко сжала пальцы.

Солдаты проверяют документы. У Ивана Фридриховича — удостоверение с фотографией, выданное ещё фашистами и подтверждающее, что он бургомистр города Дедкова. Иван Фридрихович протягивает солдату бумагу, на которой по-немецки обозначено, что Гертруда Готман — его внучка.

— Бюргермайстер?.. Дедкофф? — переспрашивает солдат.

— Яволь, — отвечает Иван Фридрихович.

— Дойч? — спрашивает другой солдат. Фамилия немецкая — значит, немец?

— Яволь, — снова кивает Иван Фридрихович. Естественно, мол, господа, так точно, господа…

Пронесло!

Как жарко вдруг стало Зине. Распахнула пальто, зашагала быстрее. Но подумала: радоваться ещё рано. И снова понурилась.

— Зинаида, — услышала за спиной спокойный голос Ивана Фридриховича, — иди рядом с любимым дедушкой.

«Крепкие нервы у Ивана Фридриховича», — подумала Зина.

И тут же её мысли переключились на Ревка. Как он там, один?