Бери и помни

— Не смей так говорить! — оборвал его Федор Кузьмич. Загрубев глазами, Зыков снова вышел к столу начальника и погрозил Андрею снятой фуражкой. — Ты не балаболь без ума… Мы с тобой чикаться не будем. Ты прямо заявление мое принимай. Перед всем миром говорю: если к празднику Первомая тебя обгоню, станешь передо мной на колени, разъязви тебя, сыночек…

Андрей на мгновение смутился, выдавил смешок, но тоже почерствел лицом и придвинулся вперед.

— А если я обгоню?

— Ставь условие!

— Ну, батя, не сердись — сам натравил. — Андрей поегозился на месте. — Пусть я виноватый сегодня… Прошу меня простить. Раз отец так затравил… Простите меня, товарищи. Завязал пить. Побьюсь с отцом. Значит так. Я обгоню, батя, повезешь ты меня на телеге от шахты до дому… Поладили?

— Ах ты, разъязви тебя, — уронил руки Федор Кузьмич. Во всем прошел участковый комитет по его задумке, а тут смотри какую беду Андрей придумал — телегу. Ну, не будь плох, Федор Кузьмич, ты давно помериться с сыном мечтал. Телега так телега. — Думаешь запугать отца! Согласный… Только уж тогда так: я обгоню, ты меня повезешь на телеге…

Андрей, соглашаясь, махнул рукой:

— Ну, держись, батя…

На том и порешили. Только в протоколе участкового комитета записали для пущей важности и для отписки, что почетный шахтер Федор Кузьмич Зыков взял на поруки своего сына и вызвался научить его настоящей шахтерской работе.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Снова наступили в зыковской семье мирные дни. Правда, это были не те мирные дни, что раньше. Например, для Дарьи Ивановны.

В былое время весной на первое солнце высеивала она помидорную рассаду и ждала с нетерпением, когда затянет корытце зеленая поросль, а выждав, хвастала Федору Кузьмичу:

— Нонче хорошие помидоры будут, лучше, чем у Расстатурихи.

Федор Кузьмич поднимал шторы, обегал глазами корытце на подоконнике и отвечал с нарочитой пасмурью:

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь…

— И прыгать неча, — настаивала Дарья Ивановна, — что я, не вижу? Вон какие шикенькие проклюнулись.

Вечерами подолгу она рядилась с Нюськой, что где посадить, и уж видела зеленый богатый огород, заплот, густо затянутый плющом, тенистую чилигу, а ложась спать, надоедала Федору Кузьмичу, чтобы одно сделал, другое, водопровод наладил к лету, а то не ближний свет воду из колонки таскать. И вдруг спохватилась:

— Отец, лопаты заготовь, наточи. А то у тебя вечно: как на охоту, так собак кормить…

С весной одолевал Дарью Ивановну рабочий зуд. Она вымачивала для пробы огуречные семена, перебирала в погребе картофель, сама строила парник, носила от соседей назем и каждый вечер за ужином говорила Нюське:

— Завтрашний день, если погода удастся, рамы выставлять будем.

— Девок простудишь, — остерегал Андрей.

— Ничего с твоими девками не будет… Я всю зиму по снегу бегаю — приучай, чтобы в бабку были: никакая холера не случится…

Нынешней весной хлопотать стало не о чем: все равно уезжать, а шахтоуправление на Отводах всякие посадки запретило, и Дарья Ивановна мучилась от безделья. Сварив еду, уходила к Марье Антоновне. Бабенки усаживались на теплое крыльцо и рассуждали.

— Избенку бы где купить, — говорила Дарья Ивановна, — не хочется в каменные хоромы…

— Всегда вы, мама, поперек судите, — возражала сноха. — Это чем же каменная квартира вам не нравится?

— Скукотища… Ни огорода, ни двора…

— Неправильно вы рассуждаете, мама. Вы привыкли — абы как. Лишь бы в земле ковыряться. А в каменном доме чище, всякий порядок соблюдается. Мы недавно книжку читали с Ильей, там вообще сказано, чтобы большие дома строились. Чтобы с одной шахты, например, в одном большом доме жили. Как раньше… Вы же помните? Раньше улицы были Кожевенная, Купеческая… Все одного звания в одном месте.

— Ух, ты какие года взяла… От тех годов и след простыл.

— Я к примеру сказала.

В другой раз они судачили заодно.

— Всем мужики — люди ничего, — говорила Марья Антоновна, — но бестолочи…

— А думаешь нет? — Дарья Ивановна громко и протяжно ойкала. — Я как на своего посмотрю — с ума сходит…

— А Илюшка-то без меня? Шагу ступить не может. На прошлой неделе приходит старуха Опенкина и говорит: «Пошто не дозволяют огород сажать? Мне лечь и помирать, что ли?» Он и ответить не может.

— Нет, отец-то наш на разговор бойкий. Илюшка в меня пошел. Это я недавно крикушей стала, а раньше-то, в девках, сроду, бывало, слова не добьешься. Илюшка в меня, тихий.

Но особенно по душе обеим был разговор об Ирине.

— Нет, не приходит, — отвечала на вопрос снохи Дарья Ивановна. — Давечь встрела — на машине едут, не остановились.

— Смотри-ка что, — удивлялась Марья Антоновна и притворно охала.

— Бог с имя, — говорила Дарья Ивановна. — Нам их не осуждать… Сошлися, и слава богу…

— Чего говорить… А то ведь что получалось? Володька-то ходит сам не свой.

— О Володьке ли разговор. Женится и притихнет… Они, мужики-то, до свадьбы неугомонные.