Бери и помни

Федор Кузьмич поднялся в сердцах и, отопнув комнатные тапки, вышел на улицу. Дотемна бесцельно слонялся по огороду, недолго потолковав с Ильей. Потом остановился в палисаднике у березки и затих. На небе всплыла луна. Сильно и ясно засеребрилось охлыстье дороги на дальнем загорбке. Федор Кузьмич услышал скрип шагов, повернулся: кого еще черт несет? На дороге бабка Опенкина.

— Пошто не спишь, бабушка? — спросил первым, все же хотелось поговорить.

— Сна, сынок, нету… — Бабка остановилась и бьющимися руками полезла в карман за кисетом. — Раньше смерти пужалась: чуть что — на кровать, а теперь никакой леший не берет… Шляюся вот… А ты чего?

Ждал этого вопроса Федор Кузьмич. Ох как ждал! И не мог никто другой подойти, с кем бы о деле можно было поговорить в полную меру. Бабка подошла. Можно и с бабкой.

— И не говори, Василья Харламовна… Какой сон? Не то, так другое… С какого конца браться — не знаю…

— Смотри что…

— Измотался… Все думаешь, как лучше, а получается хуже и хуже.

— Извечно, сынок, так, извечно… — Бабка закурила самокрутку и оперлась на батожок. — Это мой старик-покойник все думал извоз купить… Все, горемычный, продал. Купил свой извоз. Поехал с извозом, а метель как закрутит, снежны горы сдвигала, будто боженька ногой… Старик мой и канул…

— Ах ты, мать моя, — сочувственно воскликнул Федор Кузьмич, но тут же замолчал, пришибленный до поту случайной мыслью. Больше он не слушал бабку Опенкину, возбужденно скреб сапогом влажную податливую землю. Вдруг молча повернулся — и бегом из палисадника прочь, в огород, гребанул с прошлогоднего парника тяжелую земляную кучу. — Ах ты, мать моя родная, — повторил он забывчиво, ощущая во всем теле сладкий ужас — Как я раньше до этого не додумался, старый дурак! Мучился две недели, спину гнул, а тут простота какая… Боженька и тот этакое сообразил. Ну, подожди, сынок, разъязви тебя, мы еще посоревнуемся…

На другой день Федора Кузьмича не было на наряде. Когда Петька пришел в забой, Зыков сидел у гнутого куска железа и привязывал к нему тросик.

— Погоди, Петенька, погоди, — сказал он, вытянув шею. — Мы сегодня покажем… Железкой будем уголь сгребать… Ты штырек в конвейерную цепь воткнешь, конвейер мою железку потянет, а вместе с железкой и уголь. Мы сегодня зададим жару… Мы, Петька, сегодня…

Когда в этот день, как обычно, в забое появился Андрей, Федор Кузьмич с Воробьевым сидели на лесине и лениво переговаривались:

— Мало сегодня взрывчатки взяли…

— Мало, дядя Федя. Завтра по-настоящему возьмем.

— Да и работали… Какая это работа?

— Я будто и совсем не работал. Мне еще две смены, и я хоть бы что.

Андрей постоял в забое, промерил шагами выработанное отцом, подозрительно огляделся и ушел, ни слова не говоря.

А на другой день после митинга в честь полета первого в мире космонавта Юрия Гагарина к Федору Кузьмичу подошел Гришка Басулин и посоветовался с ним как с человеком достойным и важным, чем вовсе обрадовал Федора Кузьмича:

— Поддержишь меня, Федор Кузьмич? Ты передовой товарищ. Гагарина к нам в бригаду, как думаешь? Зачисляем и работаем. Прославляться так прославляться. Ты смотри, какую он славу принес нашей земле! Дух захватывает. От чистой совести… Нутром чувствую, что я с этим парнем одной закваски.

Не насмелился Федор Кузьмич обнять «летуна», слабость человеческую на люди вывести, застеснялся, но в душе порадовался за Басулина, позавидовал, что не ему самому такая мысль в голову пришла, протянул Григорию руку и пожал, а дома потихоньку, тайно размышлял-раздумывал: «Вон какие у нас дети растут! Что он, Гагарин? Бесштанная команда. А что свершил для-ради своих людей! В космосе побывал, не испугался… Может, и из моих детей что-нибудь выйдет… Время, должно, такое… Может, от солнца, а, может, еще от чего, как по радиву говорят… Только вот и я это время ощущаю, будто оно мое собственное…»

И он ходил по двору привычным хозяйским шагом — кум королю и явственно чувствовал, как чувствуют занозу в теле, что в мире все стремительно поднимается, бурлит, наполняя синевой небеса, и будто он, Федор Кузьмич, маленький, но всесильный создатель этого бума.

3

Не прошло и недели, как звено Федора Зыкова вышло в передовые. Все на участке только диву давались, а Федор Кузьмич, как обычно, на наряде пристраивался в сторонке и зорко наблюдал за людьми, при необходимости вставляя свои замечания.

Еще через неделю он не выдержал и поделился изобретением с другими. Враз понаделали проходчики «ручные комбайны», как стали называть на шахте скребок Федора Зыкова, но догнать изобретателя по работе так и не смогли — длиннее всех прошли выработку Зыков с Воробьевым.

В канун праздника, на Первомай, шахта «Суртаинская» подвела итоги соревнования. В актовый зал набилось любопытствующего люду полным-полно. Зыковское семейство пропустили в первые ряды. Федор Кузьмич сел рядом с Андреем.