Берия. Лучший менеджер XX века

В извещении ЗКК, во всяком случае, в том, которое приводит без отточий Овсеенко, об орудии самоубийства вообще не упоминается, но занятнее другое – Овсеенко упорно настаивает как раз на пистолете! И я могу лишь восхищаться суперпрофессионализмом проф. Авдеева, устанавивающего тип оружия по бумажному описанию. А что, если Джорбенадзе, на честность и профессионализм которого записка Комарова бросает, к слову, косвенную тень, что-то описал в своем акте неверно?

К тому же наличие у Берии личного револьвера сомнительно – у него если и было тогда личное оружие (что вероятно), то это был, скорее всего, пистолет. Тем более что у него как раз и был наградной «браунинг».

Но ладно, пусть уж будет так, как описано! Однако далее начинается самое интересное! Комаров пишет:

«В момент гибели Ханджяна в Заккрайкоме ВКП(б) в гор. Тбилиси находилась тройка КПК при ЦК ВКП(б) в составе председателя Короткова И.И. (умершего несколько лет тому назад) (он умер 14.11.49 года в Москве, о чем зампред хрущевской КПК мог бы и знать. – С.К.), партследователя КПК т. Ивановой и третий член тройки не установлен (? – С.К.), но, по заявлению Ивановой, им был Синайский-Михайлов…

В своем заявлении в КПК, – продолжает Комаров, – и в показаниях, данных Главной военной прокуратуре, тов. Иванова сообщает, что 9 июля 1936 г. вечером (а не «в конце рабочего дня». – С.К.) она, Коротков и Синайский работали в здании Заккрайкома В КП (б). Вдруг в кабинете Берия раздалось 2 выстрела (у Овсеенко один. – С.К.). Тов. Коротков бросился в кабинет Берия и долго там задержался. Не дождавшись Короткова, Иванова и третий член парттройки ушли в гостиницу…»

А вот уж здесь даже сказочники развели бы, наверное, руками… Прошу уважаемого читателя представить эту картину. Вечер… В охраняемом здании крайкома в кабинете первого секретаря раздаются два выстрела. Коротков убегает в кабинет, не появляется оттуда, а два его товарища, два стойких большевика, невозмутимо чего-то выжидают, а потом спокойно отправляются восвояси в гостиницу, даже не попытавшись узнать: а что же случилось? И даже на выходе из здания не осведомив охрану.

А вдруг в кабинет тов. Берии пробрался враг и застрелил его? А если парттроица знала, что в кабинете тов. Ханджян, то беззаботность оставшейся партдвойки просто преступна!

А вдруг враг застрелил и тов. Берия, и тов Ханджяна? А когда тов. Коротков бросился в кабинет тов. Берии, то притаившийся враг пронзил его кинжалом и был таков.

Два руководящих товарища, может быть, истекают кровью, а партследователь тов. Иванова и ее напарник тов. Синайский и бровью не повели и ушли чаи распивать…

Можно в такое поверить?

Думаю, нет.

Тов. Комаров же, не усмотрев, как и партследователь тов. Иванова, в ситуации ничего неестественного, ведет дальше:

«…ушли в гостиницу, куда позже вернулся и Коротков. На расспросы Ивановой Коротков ответил, что «произошло ужасное», о чем будет известно завтра. На другой день утром они в газетах прочитали извещение о самоубийстве Ханджяна, и Коротков тогда заявил: «Иезуит Берия убил Ханджяна». Предложение Ивановой немедленно сообщить об этом в Москву Коротков отклонил, также запретил и ей делать это, сказав, что «история разберется»…»

Просто фантастика! Во-первых, кто мешал Ивановой все же сообщить обо всем в Москве по приезде? Да она обязана была это сделать даже не как партийка, а просто как гражданин – чтобы не попасть в соучастники! Во-вторых, если член КПК при ЦК ВКП(б) предоставляет право разбираться в партийных и уголовных делах истории, а не следствию, то на кой черт нужна такая КПК?

Забавно (хотя что тут забавного!) и то, что ни Комаров, ни сама Иванова в фальсификаторском раже не поняли, что по факту подачи своей записки в 1956 году Иванова в любом случае оказывалась уголовной преступницей! Если то, о чем шла речь в ее записке (то есть признания ей Короткова), было правдой, то Иванова была виновна в том, что в 1936 году не сообщила властям важные сведения (утаила их) о преступлении. Если же она в своей записке в 1956 году написала неправду, то подлежала привлечению к уголовной ответственности за клевету и оговор. Не так ли?

Но какой справедливости можно было ожидать, если появлялась соблазнительная возможность представить Берию вульгарным уголовником? Поэтому к записке Ивановой (единственной к тому времени «свидетельнице») отнеслись со всем интересом и пониманием.

Что ж, вернемся к ней и мы… 11 или 12 июля (Иванова точно не помнит) они поездом уехали в Москву.

«В купе вагона, – продолжает Комаров «сагу» Ивановой, – Коротков, любивший рисовать, на бумаге нарисовал кабинет Берия, где на ковре лежал окровавленный Ханджян. Иванова этот рисунок уничтожила. Она предполагает, что Коротков, бывший очевидцем происшествия, изобразил на бумаге представившуюся ему в кабинете Берия картину».

Картина действительно хоть куда! Причем и ковер ведь был, получается, безнадежно испорчен. И как же Берия объяснил наутро или кровавое пятно на нем, или отсутствие ковра?