Берко кантонист

Обещание награды придало кантонистам прыти. Это было похоже на жатву — вроде колосьев, под серпом, падали молодые побеги лозы; одни были в гладкой коре изумрудно-зеленой, другие — в баканно-красной с сизым налетом.

— Нож у тебя есть? — спросил Берка его дядька.

— Нет ножа, Штык.

— Эх, недотепа! Первое дело завтра купи себе складной ножик. Гляди, что ли, что я делаю: надо срезать, а потом еще листья снять. Вот так это делается.

Штык взял прут за верхушку и, охватив рукой, провел к комлю. Листья все облетели — это была легкая работа.

— Так давай, — сказал Берко, — ты режь, а я буду чистить: у нас пойдет скорее!

— Верно! Ну, валяй!

Срезанные прутья клали на землю пучками. Штык работал, не разгибаясь, и считал:

— Пятьсот восемьдесят семь… восемьдесят восемь…

Наконец:

— Тысяча!

— Хватит! — сказал Берко. — Кричи ему, ты уже заработал гривну.

— Ну да! А ты-то? На тебя еще надо тысячу. Вторую кучу клади! Ну, ворочайся! Эх! Обойдут, обгонят нас… Куда прешь под ноги! — заорал Штык на кантониста, который, врезаясь в гущу прутьев, приблизился к нему.

— Что тебе места мало?!

— Держи левей, а то недолго и на нож наскочишь! — крикнул Штык, продолжая работать и считать:

— Девятьсот девяносто восемь, девяносто девять.

— Тысяча! — крикнул Берко. — Прибавь на просчет пару десятков.

Штык схватил в охапку прутья, бегом взбежал на пригорок, где лежал, покуривая трубку, Антон Антонович. Берко едва мог поднять вторую кучу и поволок ее с трудом туда же.

— Ура! Наша взяла! — крикнул Штык. — Антон Антоныч, считай да выкладывай алтын[23]!

Вслед затем стали подбегать с пучками розог и другие кантонисты. Зашел спор.

— Это чур не игры! — спорили соперники Штыка. — Мы видели, как они резали. У слабого-то и ножа не было — он только листья счищал.

Антон Антонович посмотрел на Штыка и на Берка и поставил такое заключение:

— А вы что смотрели? Если они одним ножом две тысячи изготовили, так это же вдвое! Получай, Штык, алтын!

— Ваше благородие! — остановил офицера Берко. — Это неправильно так!

— Почему?

— Вы же сказали: кто первый нарежет прутьев, тому алтын.

— Да.

— Так мы оба первые: Штык и я.

— Так что же?

— Если он первый и я первый, то ему алтын и мне.

— Получай! Раз, два, три! — Антон Антонович больно щелкнул Берка по носу три раза.

Соперники Штыка захохотали и примирились с таким решением.

— Пучки вязать! Садись в кружки! — приказал Антон Антонович, когда все сдали урок.

— Позвольте позавтракать сначала, ваше благородие.

— Ладно! Закусим.

Офицер достал из одного кармана фляжку, из другого сверток с едой, выпил и принялся закусывать. Кантонисты расселись на лугу кружками и ели хлеб — кто с яблоками, кто с огурцом, запивая тиноватой, зачерпнутой из реки водой.

После завтрака сели по отдельным кружкам вязать розги в пучки. В каждом кружке пели свою песню. В середине кружков сидели кантонисты-ефрейтора, отсчитывая по сотне палок в пучок. Их обвивали теми же прутьями — два раза по концам кольцом поперек и один раз крестом посредине; получались плотные пачки, перевязанные точно так, как это делалось в древнем Риме, где ликторы — римские городовые — носили розги для граждан великой империи на плече своем, всегда наготове, в подобных пучках.

— Антон Антоныч, разрешите спеть любимую, — попросил Штык.

— Своего сочинения?

— Да.

— Ну, что выдумал! При моем присутствии таких песен нельзя петь. Пойте простые.

— Дозвольте свою! Уж очень на сердце печально. Ведь кустикам-то надо тоже почувствовать, на что мы их сгубили.

— Ну, пойте. Только без пропусков.

— Опасно без пропусков. Разрешите с пропусками.

— Пойте все — и про царя.

— Про царя — то что! Про царя мы споем. А ведь если без пропусков, то и про вас, ваше благородие, придется петь.

— Если петь, то и пойте все.

— Хорошо. Споем, братцы? Только, Антон Антоныч, чур потом не сердиться.

— Не буду.

Штык поник, вздохнул и запел тихо и грустно: