Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

В ожидании двух долгих дней переговоров Кеннеди начал беседу с Хрущевым с воспоминания об их первой встрече в 1959 году в Сенатской комиссии по иностранным делам во время визита советского лидера в Соединенные Штаты.

Хрущев сразу же воспользовался возможностью поставить Кеннеди в невыгодное положение. Он сказал, что помнит эту встречу, хотя «не имел возможности сказать ничего, кроме здравствуйте и до свидания», поскольку Кеннеди, в то время сенатор, пришел с большим опозданием. Советский лидер напомнил Кеннеди, что отметил тогда, продемонстрировав свой дар предвидения, что Кеннеди молодой и многообещающий политик.

В ответ Кеннеди напомнил Хрущеву, что он также сказал, что Кеннеди выглядит слишком молодо для сенатора.

Хрущев сказал, что Кеннеди что-то путает. Обычно, сказал он, «я не говорю подобных слов, поскольку молодой человек хочет казаться постарше, вроде как и помудрее, ну а человеку пожилому всегда хочется выглядеть помоложе. У меня то же самое было, когда я был юношей». Хрущев сказал, что выглядел моложе своих лет, но в двадцать два года преждевременно поседел. Он, смеясь, сказал, что «был бы счастлив поделиться годами с президентом или поменяться с ним местами».

Начиная с вступительной беседы Хрущев установил тональность и темп переговоров, отвечая на короткие высказывания и вопросы Кеннеди затянутыми разглагольствованиями. Американская сторона, стремясь как можно раньше занять главенствующее положение, хотела, чтобы в первый день переговоры проходили на территории американского посольства, и Советы согласились, сказав, что их это устраивает.

Кеннеди в общих чертах обрисовал свои надежды, связанные с переговорами. Он сказал, что его, как президента США, интересует главным образом вопрос, как обеспечить такое положение, при котором США и СССР – две мощные державы, имеющие многочисленных союзников и придерживающиеся разных социальных систем, державы, находящиеся в соревновании друг с другом в различных частях земного шара, – могли бы жить в мире.

Хрущев подробно объяснил то, что он назвал своими многолетними усилиями по «созданию дружественных отношений с Соединенными Штатами и их союзниками». В то же самое время, сказал он, «Советский Союз не хочет достигать соглашения с США за счет других народов, потому что подобное соглашение не будет означать мир».

Кеннеди и Хрущев договорились отложить дискуссию по Берлину на второй день, а в первый день сосредоточить внимание на общих, принципиальных вопросах отношений между США и СССР и проблемах разоружения.

Хрущев сказал, что наибольшее беспокойство вызывают у него попытки США использовать свое экономическое превосходство над Советским Союзом таким способом, который может привести к конфликту, делая завуалированные намеки на растущую зависимость Советского Союза от торговли и кредитов Запада. Он заявил, что сделает Советский Союз богаче Соединенных Штатов, действуя не как хищник, а путем выявления собственных ресурсов.

Хрущев, не обратив особого внимания на замечание Кеннеди, какое впечатление произвели на него советские показатели экономического роста, продолжил разговор, опять взяв инициативу на себя. Он выразил недовольство, что Джон Фостер Даллес, занимавший пост государственного секретаря при президенте Эйзенхауэре с 1953 по 1959 год, противник Советского Союза, пытался полностью «низложить» коммунизм. Он сказал, что Даллес, чье имя он произнес как проклятие, отказывается признать «де-факто и де-юре» возможность существования бок о бок двух систем. Хрущев заявил Кеннеди, что во время переговоров он «не будет пытаться убедить президента в преимуществе коммунизма, как и президент не должен впустую тратить время на то, чтобы пытаться обратить его в капиталистическую веру».

Во время бесед перед встречей в Вене посол Томпсон советовал Кеннеди не втягиваться в дискуссию общего и тем более философского характера, не тратить драгоценное время на споры, в которых, по его мнению, Кеннеди не мог одержать победу над коммунистом, имевшим огромный опыт диалектических дискуссий. Однако Кеннеди приехал в Вену абсолютно уверенный в силе своего убеждения, а потому не мог сопротивляться искушению.

Хрущев, сказал Кеннеди, поднял «чрезвычайно важный вопрос». «У нас очень серьезное беспокойство» вызывает тот факт, сказал Кеннеди, что Хрущев считает, будто допустимо пытаться ликвидировать свободные системы в странах, связанных с Соединенными Штатами, но противится любым усилиям Запада сдержать распространение коммунизма.

Стараясь говорить как можно спокойнее, Хрущев ответил, что это «неправильное понимание советской политики». Советский Союз не навязывает свою систему другим, а просто скользит по волнам исторических перемен. С этого момента Хрущев начал лекцию по истории, с феодализма до Французской революции. Он заявил, что советская система будет оценена по достоинству, хотя он не сомневается, что Кеннеди думает иначе. «В любом случае это не повод для спора, тем более для войны», – добавил Хрущев.

Упорно игнорируя советы экспертов, Кеннеди опять решил сцепиться в идеологическом споре с советским лидером. Позже президент объяснит, что, по его мнению, он удачно втянул Хрущева в идеологический спор. «Мы считаем, что у людей должна быть свобода выбора», – заявил Кеннеди Хрущеву. Правительства меньшинства, которые не выражают волю народа – управляемые товарищами из Москвы, – захватывают контроль над местами, представляющими интерес для Соединенных Штатов. «СССР считает, что это историческая неизбежность», – сказал Кеннеди, но США так не считают. Кеннеди выразил озабоченность, что подобные ситуации могут привести к военному конфликту между СССР и США.

Хрущев поинтересовался, уж не хочет ли Кеннеди «возвести преграду на пути развития человеческого разума и совести». Если хочет, сказал Хрущев, то это «не в человеческих силах. Испанская инквизиция сжигала людей, имевших свое мнение, но идеи не сгорали и в конечном итоге побеждали. Следовательно, если мы начнем бороться с идеями, то это неизбежно приведет к конфликтам и столкновениям между нашими странами».

Хрущев наслаждался процессом обмена мнениями. Предпринимая неловкие попытки найти вопросы, по которым бы их мнения совпадали, Кеннеди заявил, что Хрущев может оставаться там, где уже утвердился, а именно в таких странах, как Польша и Чехословакия, то есть «заморозить» сложившийся в мире статус-кво. Американские чиновники, позже прочитавшие расшифровки стенограмм, были потрясены тем, насколько дальше, чем его предшественники, зашел Кеннеди в своей готовности признать существующее деление Европы на сферы влияния. Кеннеди, похоже, считал, что заложит будущее тех, кто стремится к свободе в странах Варшавского договора, если Кремль оставит надежду на распространение коммунизма.

Кеннеди, видимо, не понимает, сказал Хрущев, что Советский Союз отвечает за развитие коммунизма в мире. Если президент говорит, что выступает против распространения коммунистических идей там, где их в настоящий момент нет, заявил Хрущев, тогда действительно «конфликты неизбежны».

Приступив к следующему уроку со своенравным учеником, Хрущев напомнил Кеннеди, что, между прочим, не русские, а родившиеся в Германии Карл Маркс и Фридрих Энгельс являются основоположниками коммунизма. Он пошутил, что, даже если ему придется отказаться от коммунизма – но он ясно дал понять Кеннеди, что не намерен этого делать, – идеи коммунизма будут развиваться. Кеннеди должен согласиться, что коммунизм и капитализм являются двумя главными идеологиями в мире. Естественно, сказал Хрущев, каждая сторона будет довольна, если распространяется ее идеология.

Хрущев с самого начала взял на себя инициативу ведения переговоров. Хрущев был уверен в своей правоте и непоколебим, а у Кеннеди не было опыта общения с такого рода людьми. Томпсон, вместе с другими американскими официальными лицами наблюдавший со стороны за ходом переговоров, знал по предыдущему опыту, что советский лидер только разогревается.

«Идеи не должны опираться на штыки или ракетные боеголовки», – заявил Хрущев. В войне идей, сказал он, советская политика одержит победу без применения насильственных мер.

Но ведь Мао Цзэдун выдвинул лозунг «винтовка рождает власть», не так ли? Кеннеди информировали о нарастании разногласий между СССР и Китаем, и он решил прощупать Хрущева.

«Я не верю, что Мао мог так сказать», – солгал Хрущев, испытавший на себе стремление Мао к войне с Западом. Мао – марксист, сказал Хрущев, а «марксисты всегда против войны».

Кеннеди, пытаясь вернуться к интересовавшим его вопросам, связанным с уменьшением напряженности и обеспечением мира, сказал, что хотел бы не допускать просчета, чреватого резким обострением советско-американских отношений, просчета, который станет причиной того, что обе страны «исчезнут на долгие годы» – после обмена ядерными ударами.

«Просчет? – скривившись, воскликнул Хрущев. – Просчет! Просчет! Просчет! Я только и слышу от ваших людей, ваших журналистов, ваших друзей в Европе и в других местах это проклятое слово «просчет».

Какое-то непонятное слово, пробормотал Хрущев. Каково значение слова «просчет»? Он несколько раз повторил слово для усиления эффекта. Президент хочет, чтобы он «сидел, словно школьник, положив руки на парту?» – спросил Хрущев. Он заявил, что не может гарантировать, что советские границы станут преградой на пути распространения идей коммунизма. Однако, сказал он, «мы не начнем войну по ошибке… Вы должны взять слово «просчет», похоронить и никогда не использовать».

Ошеломленный Кеннеди откинулся на спинку кресла, пережидая этот взрыв негодования.

Кеннеди попытался объяснить, что он имел в виду, используя это слово. Во время Второй мировой войны, сказал президент, Западная Европа пострадала из-за того, что не смогла точно определить, что будут делать другие страны. США были не в состоянии предвидеть недавние действия Китая в Корее. «Я приехал сюда, – сказал Кеннеди, – в надежде улучшить отношения между нашими странами и получить более ясное представление о том, куда мы движемся».

Перед перерывом на обед последнее слово осталось за Хрущевым.

Он заявил, что цель их переговоров состоит в улучшении, а не ухудшении отношений. Если им с Кеннеди это удастся, то «расходы, связанные с этой встречей, будут оправданны». В противном случае деньги будут потрачены впустую, а обмануты надежды народов.

Взглянув на часы, участники совещания с удивлением поняли, что уже два часа дня.

В столовой резиденции американского посла был накрыт стол. На обед была говядина по-веллингтонски. Хрущев продолжал громогласно рассуждать, запивая говядину водкой с сухим мартини, на разные темы, от сельскохозяйственных технологий до полетов в космос.

Хрущев с гордостью рассказал о полете Гагарина, первого человека, побывавшего в космосе.

Кеннеди предложил Хрущеву организовать совместную экспедицию на Луну.

Сначала Хрущев отверг это предложение, но, подумав, сказал: «Хорошо, почему бы и нет?» Это, похоже, был первый успех.

После обеда Кеннеди закурил сигару, а спичку выбросил за стул, на котором сидел Хрущев.

Хрущев, сделав вид, что напуган, спросил: «Вы пытаетесь поджечь меня?»

Кеннеди заверил, что у него и в мыслях этого не было.

«А, вы же капиталист, а не поджигатель», – со смехом сказал Хрущев.

Послеобеденные тосты отразили неуравновешенный характер переговоров. Кеннеди был лаконичен, одобрительно отозвался о «живости и энергии» Хрущева и выразил надежду, что их переговоры будут плодотворными.

Ответ советского лидера был несколько длиннее. Он рассказал о своих изначально хороших отношениях с Эйзенхауэром. Хотя Эйзенхауэр взял на себя ответственность за инцидент с U-2, испортивший их отношения, Хрущев сказал, что «почти уверен, что Эйзенхауэр не знал о полете», но взял на себя вину, будучи благородным человеком. Хрущев заявил, что полет организовали те, кто стремился ухудшить американо-советские отношения, – и им это удалось.

Хрущев поведал о своем желании принять Кеннеди в Советском Союзе, «когда придет время». Но затем он с неодобрением отозвался о визите предыдущего гостя, вице-президента Никсона, который решил, что если «покажет советским людям кухню, которой не существует и никогда не будет существовать в США, он обратит их в капитализм». Только Никсону, сказал Хрущев, «могла прийти в голову подобная глупость».

Советский лидер сказал Кеннеди, что это благодаря ему, Хрущеву, Никсон потерпел поражение на выборах, поскольку он отказался выпустить из тюрьмы американских летчиков. Если бы он их освободил, объяснил Хрущев, то Кеннеди потерял бы по крайней мере 200 тысяч голосов.

«Не рассказывайте об этом во всеуслышание, – рассмеявшись, сказал Кеннеди. – Если вы будете всем рассказывать, что я нравлюсь вам больше, чем Никсон, то дома у меня будут серьезные неприятности».

Хрущев поднял бокал за здоровье президента и сказал, что завидует его молодости. К этому времени у Кеннеди усилилась боль в пояснице. Сделанный утром «доктором Филгудом» укол постепенно терял болеутоляющий эффект. Прокаин, витамины, амфетамины и ферменты не могли противостоять силе хрущевского натиска.

После обеда Кеннеди пригласил Хрущева прогуляться в парке только в присутствии переводчиков. Томпсон и другие советники Кеннеди считали, что Хрущев будет более уступчивым, когда вокруг не будет советских чиновников, перед которыми он считал необходимым играть определенную роль.

Друзья Кеннеди, О’Доннелл и Пауэрс, наблюдали за прогулкой из окна второго этажа. Хрущев кружился вокруг Кеннеди, огрызаясь на него, словно терьер, и грозя пальцем, а Кеннеди шел прогулочным шагом, останавливаясь время от времени, чтобы сказать несколько слов, не выказывая огорчения и гнева.