Берлин, Александрплац

Рейнхольд закрывает дверь, револьвер у него в руке. Солдаты. «Что тебе от меня надо? Какой между нами может быть разговор?» Он снова заикается. Какой это Франц перед ним? Скоро узнаешь. У этого человека некоторое время тому назад отдавили колесом руку, он был порядочным человеком, это можно подтвердить хоть под присягой, а теперь он сутенер, мы еще поспорим, по чьей вине. Барабаны бьют, батальон – смирна-а, вот он стоит. «Послушай, Рейнхольд, это у тебя револьвер?» – «Ну?» – «Что ты с ним хочешь делать? Что?» – «Я? Ничего!» – «Тогда ты можешь его убрать». Рейнхольд кладет револьвер перед собой на стол. «Для чего ты ко мне пришел?» Вон он, тот, который ударил меня в проходе во двор, – это он меня выкинул из автомобиля, а до того ничего между нами не было, была еще Цилли, была лестница, по которой я спускался. Встают перед Францем воспоминания. Луна над водной поверхностью ярче, ослепительнее вечером, колокольный звон. А теперь у этого человека в руках револьвер.

«Садись, Франц, скажи-ка, ты, наверно, хватил лишнего, а?» Вероятно, это потому, что Франц так тупо глядит, вероятно, он пьян, ведь он же не может отказаться от выпивки. Вероятно, так оно и есть, он пьян, ну да ничего, у меня револьвер. Ах, только из-за чингдарада, бумдарада, бум. И Франц садится. Сидит. Яркая луна, вся вода так и переливает светом. Вот он сидит у Рейнхольда. Рейнхольд – тот самый человек, которому он помогал в делах с девчонками, у которого он перенимал одну девчонку за другой, а потом этот человек хотел заставить Франца стоять на стреме, но не предупредил его, и теперь я – сутенер, и почем знать, чем еще кончится дело с Мици, м-да, вот какое положение. Впрочем, все это одна умственность. Факт лишь один: Рейнхольд, Рейнхольд вот тут перед ним.

«Я хотел только увидеться с тобой, Рейнхольд». Да, именно: увидеться, взглянуть на Рейнхольда, только взглянуть, этого достаточно. Вот мы сидим. «Уж не собираешься ли ты прижать меня, а, шантажировать, по поводу того, что было тогда, а?» Ой, Франц, держись, не поддавайся. Вперед, братцы, напролом, не испугались же вы какой-то парочки снарядов? – «Маленькое вымогательство, а? Сколько же ты хочешь? Ну да мы и сами с усами. Тоже, брат, знаем, что ты сутенер». – «Верно. Сутенер. А что мне и делать с одной-то рукой?» – «Итак, что тебе нужно?» – «Ничего, ничего». Только бы сесть поплотнее, да не забыть бы, что это – Рейнхольд, что это у него такая манера подбираться к своей жертве, только бы удержаться, не дать себя опрокинуть.

Но во Франце уже все дрожит. И пришли волхвы с востока[587], и был у них ладан, и курили они им, курили. Совсем заволокло человека дымом. Рейнхольд соображает: либо этот молодчик пьян, тогда он скоро уйдет и больше ничего, либо он все-таки чего-то хочет. Нет, он чего-то хочет, но чего, шантажировать он не хочет, чего же тогда? Рейнхольд приносит водки и думает, что таким образом скорее всего вызовет Франца на откровенность. Уж не подослал ли его Герберт разнюхать, как и что, чтобы навести потом на их след полицию? Но в тот момент, когда Рейнхольд ставит на стол два синих стаканчика, он замечает, что Франц дрожит. Луна, яркая луна высоко взошла над рекою, и никто не может смотреть на нее, я ослеп, что же это со мной делается? Парень-то ведь готов. Сидит прямо, как палка, но готов, совсем готов. Тут Рейнхольда охватывает радость; он медленно берет револьвер со стола, кладет его в карман, наливает стаканчики и снова видит: э, да у него и лапа дрожит, у него трясучка, это ж старая баба, это хвастун, который просто испугался револьвера или меня, хотя его и не трогают. И Рейнхольд становится очень спокойным и даже ласковым, да, ласковым. Вот радость-то, когда он увидел эту дрожь, нет, Франц не пьян, он просто струсил, он еще совсем свянет, в штаны пустит, и это такая-то фитюлька собиралась задаваться передо мной.

И Рейнхольд принимается рассказывать о Цилли, как будто только вчера еще виделся с Францем, что Цилли опять сошлась с ним, жила с ним несколько недель, это бывает, что если я не встречался с женщиной пару-другую месяцев, то могу снова захотеть ее, это – реприз, довольно забавная штука. А затем он приносит папиросы, пачку порнографических открыток и, наконец, фотографии, Цилли там тоже есть, вместе с Рейнхольдом.