Берлин, Александрплац

Франц весел необычайно. Преображенный, счастливый, он протанцевал всю ночь, сначала в старом Дансингпаласе, затем в заведении у Герберта, и все радуются вместе с ним, а он сам больше всех. И, танцуя с Евой, он сильнее всех любит двоих: одна – это его Мици, вот чудно было бы, если б она тоже была здесь, а другой – Рейнхольд! Впрочем, он не осмеливается в этом признаться. И всю ночь, танцуя то с одной, то с другой, любит он только тех двоих, которых здесь нет, и счастлив с ними.

Кулак уже занесен

Теперь всякому, кто дочитал до этого места, ясно, какой наступил поворот: поворот назад, и он у Франца закончен. Франц Биберкопф, силач, змея кобра, снова появился на сцене. Это далось ему не легко, но он снова перед нами.

Казалось, он появился уже тогда, когда стал Мициным сутенером, котом и начал разгуливать с золотым портсигаром и в фуражке со значком гребного клуба. Но во всей своей красе он предстал перед нами только теперь, когда он так от души веселится и не знает больше ни страха, ни сомнений. Теперь крыши у него уж больше не колеблются, а рука – ну что ж, ничего не поделаешь! Лишний отросток в мозгу у него теперь благополучно вырезан. Сейчас он сутенер, а скоро снова станет преступником, но это ему нисколько не больно, наоборот.

И все находится в том же положении, что и в начале. Но читателю необходимо уяснить себе, что это уж больше не та же змея кобра. Это уж больше, как видно, не наш старый Франц Биберкопф. В первый раз его обманул его приятель Людерс, и он полетел вверх тормашками. Во второй раз его заставили стоять на стреме, но он не захотел, и тогда Рейнхольд выбросил его из автомобиля под другую машину, которая и прошла по нему. Теперь с нашего Франца довольно, да и со всякого другого простого смертного было бы довольно. Он не удаляется в монастырь, он не кончает с собой, а вступает на тропинку войны, становится не только сутенером и преступником, но и заявляет: а вот я нарочно! И теперь вы увидите Франца, как он не только танцует себе один и наслаждается жизнью и насыщается, но и как он кружится в пляске, в свистопляске с чем-то другим, ну-ка, пусть оно покажет свою силу, посмотрим, кто сильнее из нас двоих.

Когда Франц вышел из Тегеля и снова смог свободно передвигать ноги, он громко произнес клятву: я хочу быть порядочным человеком. Сдержать эту клятву ему не дали. И вот теперь он хочет посмотреть, что он вообще еще может сказать. Он хочет спросить, должен ли он был лишиться руки и почему? А может быть – почем знать, что делается в голове у такого человека, – может быть, Франц хочет раздобыть себе у Рейнхольда новую руку?

Книга седьмая

В ней молот обрушивается, обрушивается на Франца Биберкопфа.

Пусси Уль, наплыв американцев, как пишется по-немецки «Вильма»: через «ве» или через «фау»?

На Александрплац ковыряют да ковыряют. На углу Кенигштрассе и Нойе-Фридрихштрассе собираются снести дом напротив магазина обуви Саламандра, дом рядом уже ломают. Проезд под виадуком городской железной дороги у вокзала Александрплац становится крайне затруднительным – там устанавливаются новые фермы для железнодорожного моста; сейчас можно видеть внизу красиво выложенную кирпичом выемку, в которую будут упираться ноги фермы.