Берлин, Александрплац

Чу! Фанфары! Бой в разгаре, полки шагают, трара, трари, трара, артиллерия с кавалерией, кавалерия с пехотой, пехота и летчики, трари, трара, мы вступаем во вражескую землю. По этому случаю Наполеон сказал: Вперед, вперед, привала нет! Сухо сверху, но мокрый след. Подсохнет – врагу дадим по морде. Милан возьмем, получите орден. Трари, трара, трари, трарам, мы уже скоро будем там, о какая радость быть солдатом![622]

Мици недолго приходится реветь и раздумывать, что делать. Решение само дается ей в руки. Сидит этот Рейнхольд у себя в комнате, сидит у своей шикарной подруги, ходит по магазинам и мастерским, которые Пумс устроил для сбыта товара, и у него остается еще время на размышления. Этот субъект не перестает скучать, и скука ему не впрок. Когда у него есть деньги, они ему не впрок, пьянство ему тоже не впрок, уж лучше ему шляться по кабакам и пивным, прислушиваться, подрабатывать и попивать кофеек. А вот теперь, куда ни придешь, к Пумсу ли или в другое место, – всюду торчит у него перед носом этот Франц, этот остолоп, этот нахал, этот одноручка, корчит из себя важного барина, и всего этого ему еще мало, и прикидывается святошей, словно такой осел и мухи не обидит. Этот стервец чего-нибудь да хочет от меня. Как дважды два четыре. И постоянно-то он весел, и куда я ни приду и где ни начну работать, он уж тут как тут. Придется, видно, принять решительные меры, придется.

Ну а что же делает Франц? Кто? Франц? Да что ж ему делать? Гуляет себе по белу свету, являя картину полнейшего покоя и безмятежности, какую только можно себе представить. С этим молодчиком вы можете делать что угодно, он всегда падает на ноги, как кошка. Бывают такие люди, правда, не так уж их много, но бывают.

Вот, например, в Потсдаме, или близ Потсдама, жил человек, которого потом называли «живым трупом». Ну и номер! Выкинул эту штуку некий Борнеман. Когда его изъяли из оборота и он отсиживал свои пятнадцать годиков тюремного заключения со строгой изоляцией, ему вдруг удается бежать, ну, бежит он из тюрьмы, впрочем, виноват, вовсе это не было близ Потсдама, а под Анкламом, называлось это местечко Горке. Встречает наш Борнеман на своем пути из Нойгарда мертвеца – плывет по реке, по Шпрее, у самого берега чье-то мертвое тело, и Нойгард, не-ет – Борнеман из Нойгарда, говорит себе: «Я ведь, в сущности, тоже умер для мира», забирает бумаги утопленника, подсовывает ему свои, и вот теперь он мертв на законном основании. А фрау Борнеман: «Что же мне-то тут делать? Тут больше ничего не поделаешь, умер человек, и дело с концом, хоть это и мой муж – слава богу, что это он, потому что потерять такого мужа – не очень уж большое горе, ведь все равно ему пришлось бы сидеть полжизни, так что туда ему и дорога». Но наш Вальтерхен вовсе не умер. Он попадает в Горке и, убедившись, что вода – дело хорошее, да и вообще любя воду, становится рыботорговцем, торгует в Горке рыбой и зовется теперь Финке[623]. Борнемана, значит, больше не существует. Но сцапать его все-таки сцапали. А почему и каким образом, это вы сейчас услышите, только держитесь покрепче на стуле.

И ведь должно же было именно так случиться, чтоб его падчерица нанялась прислугой в Горке, вы только подумайте, свет так велик, а ее угораздило приехать именно в Горке, и вот она встречает воскресшего рыбника, который уже сто лет живет в этом месте и как будто покончил все расчеты с Нойгардом, а тем временем девчонка выросла и выпорхнула из родного дома, так что он ее, натурально, не узнаёт, но зато она узнаёт его. И говорит ему: «Скажите, пожалуйста, ты же наш отец?» А он: «Что ты, рехнулась?» И так как она ему не верит, он зовет жену и пятерых (читай: пя-те-рых) детей, которые в один голос подтверждают, что он действительно Финке, торговец рыбой. Ну да, Отто Финке, это все в деревне знают. Ведь знает это каждый здесь, что Финке его звать, а Борнеман утонул давно, о нем и не слыхать.

Но ее, хотя он ей ничего худого не сделал, никак не убедить. Кто знает, что происходит в душе девичьей. Ушла девица, но мысль крепко засела в ее голове. И вот она пишет в 4-е отделение уголовного розыска в Берлине: «Я несколько раз покупала у господина Финке, но как я его падчерица, то он не считает себя моим отцом и обманывает мою мать, потому что у него пятеро детей от другой». В результате: имена свои эти дети могли сохранить, но с фамилией у них дело вышло дрянь. Фамилия их оказывается вдруг Хундт, через «дт», то есть девичья фамилия их матери, а сами они все поголовно оказываются внебрачными детьми, для которых в Гражданском кодексе имеется такая статья: Внебрачный ребенок и его отец считаются не состоящими в родстве[624].