Берлин, Александрплац

В городе большое движение. Танни остался чемпионом мира, но американцы, собственно говоря, не слишком довольны, этот человек им что-то не нравится. На седьмом раунде он лежал до девяти. После этого Демпси выдыхается. Это был последний мастерский удар Демпси, его последняя ставка. Матч окончился в 4 часа 58 минут 23 сентября 1928 года[651]. Об этом матче говорят очень много, а также о рекордном перелете Кёльн – Лейпциг[652]. По слухам, предстоит экономическая война между апельсинами и бананами[653]. Впрочем, ко всему этому прислушиваются без особого интереса, поглядывая сощуренными в узкую щелочку глазами.

Каким образом растения защищаются от холода? Многие растения не выдерживают даже легкого мороза. Другие вырабатывают в своих клеточках средства защиты, обладающие химическими свойствами. Наиболее действительным является превращение содержащегося в клеточках крахмала в сахар. Правда, такое образование сахара мешает использованию некоторых огородных культур, лучшим доказательством чему служит становящийся от промерзания сладким картофель. Но зато бывают случаи, когда вызванная действием мороза сахаристость растения или плода только и делает таковые годными в пищу, как, например, дикорастущие плоды. Если оставить их на кустах или деревьях до наступления легких морозов, то они тотчас же выделяют столько сахара, что их вкус совершенно меняется и в значительной мере улучшается. Сказанное относится и к плодам шиповника[654].

Кажется, не так уж важно, что в Дунае утонули, катаясь на байдарке, два молодых человека из Берлина[655] или что Нунгессер упал и разбился со своей «Белой птицей» у берегов Ирландии[656]. Что это выкрикивают на улицах? Купишь такую газетку за десять пфеннигов, а потом бросишь ее или оставишь где-нибудь. Или вот, например, хотели линчевать венгерского премьер-министра за то, что его автомобиль наехал на крестьянского мальчика. Значит, если б его действительно линчевали, заголовок в газете гласил бы: «Линчевание венгерского премьер-министра близ города Капошвара». От этого шум и крик только усилились бы, образованные люди прочитали бы вместо «lynching», линчевание, – «lunching», угощение завтраком[657], и что-нибудь сострили бы по этому поводу, а остальные 80 процентов сказали бы: жаль, что только одного, хотя и на том спасибо, ну да это нас не касается, собственно говоря, следовало бы устроить такую штуку и у нас.

В Берлине любят посмеяться. У Добрина[658], на углу Кайзер-Вильгельмштрассе, сидят за столиком трое: толстый, как клецка, весельчак со своей содержаночкой, этакой пышечкой, вот только бы она не так взвизгивала, когда смеется, да еще один мужчина, это – приятель толстяка, мелкая сошка, которого тот угощает, а он только слушает и обязан смеяться. Люди как будто из общества. Пухленькая содержаночка каждые пять минут чмокает своего богатого покровителя в губы и кричит: Ну и затейник! Толстяк присасывается к ее шее, это длится добрых две минуты. Что думает о них тот, который только смотрит, их не касается. Они пьют бульон. Толстяк рассказывает анекдот.

«Рыбак подходит к озеру – видит, на берегу сидит девушка, он ей говорит: „Ну что, мамзель рыбачка, когда будем рыбачить вместе?“ А она отвечает: „Меня зовут не рыбачкой, а ночной пташкой“. – „Так тем лучше!“». Все трое ржут от удовольствия. Содержаночка, захлебываясь, говорит: «Ну и затейник, ну и голова!»

«Послушай-ка, а этот знаешь? Фрейлейн спрашивает: „Скажите, а что все-таки значит à propo?“ – „À propo? Да то и значит, не как обычно, а в попу!“ – „Вот видите, – говорит она, – я так и знала, что это что-нибудь неприличное! Апчхи!“» Они веселятся от души, дамочка шесть раз выходит оправиться. «Тут курица и говорит петуху. Обер, получите с нас, я плачу за три рюмки коньяку, два бутерброда с ветчиной, три чашки бульона и три резиновые подметки». – «Резиновые подметки? Это были сухари». – «Ну, вы говорите сухари, а я говорю резиновые подметки. У вас помельче не найдется? Дело в том, что у нас дома лежит в колыбельке новорожденный, которому я каждый раз сую в рот монетку пососать. Так! Ну, мышонок, идем. Час забавы окончен, за кассу, в Кассель!»[659]

По Александрштрассе и Александрплац ходит немало девиц и замужних женщин, которые вынашивают в себе зародыш, и этот зародыш пользуется защитой закона[660]. А в то время как дамы и девицы адски потеют при такой жаре, зародыш спокойно сидит в своем уголку, у него в помещении поддерживается равномерная температура, он гуляет себе по Александрплац и не тужит, но многим зародышам придется впоследствии туго, так что нечего им слишком рано торжествовать.