— Сейчас — главное… Цель, во имя которой мы здесь.
Дома сжимали мостовую, как скалы дно ущелья, и было в этом ущелье темно и печально и хотелось поскорее выбраться к свету.
— Если я помогу им, — осторожно, как бы сверяясь с самим собой, высказал предположение Саид. Он не внял совету друга.
— Ты хочешь получить согласие на свободу действий?
— Нет, просто услышать твое мнение.
— Оно не поможет тебе… Во всяком случае, ни запретить, ни одобрить я не могу…
— Рудольф, ты не понял меня… Уйдем скорее от этих мертвых окон… Здесь душно.
Они прибавили шагу и вскоре выбрались на широкую улицу, под прямым углом пересекавшую мостовую. На секунду друзья задержались у поворота, разглядывая проспект, такой же темный, как и переулок, который они только что прошли, но не сдавленный домами, не похожий на ущелье. Серые громады зданий стояли далеко друг от друга, и небо свободно сеяло блеклый свет на тротуары и ряды обнаженных по-зимнему деревьев.
— Ты не можешь дать совет, — сказал Саид. — Я понимаю и не сержусь на тебя, ведь сейчас никто не может дать такой совет…
Они снова зашагали, теперь спокойно и медленно, словно прогуливались. Им некуда было спешить — расставание неторопливо, а они расставались, хотя и не знали этого и даже не угадывали чувством близость разлуки. Просто растягивали вечер, подаренный им судьбой.
— Нет, почему же, — смущенно ответил Берг. — Если ты хорошо представляешь себе тропу, по которой придется идти, и видишь ясно препятствия, которые необходимо преодолеть и у тебя после этого могут остаться силы…
— Я слаб… — понял Саид.
— Нет, нет… я не то хотел сказать. Ты способен сделать больше, чем кто-либо другой, но останутся ли силы, чтобы свернуть с тропы в сторону…
— Я не сверну.
— Ты говоришь так уверенно, будто все пройдено уже… Лично я ничего конкретного себе не представляю, кроме полковника Арипова, гарнизона в Ниме и Альби… И еще человека по кличке «аист». Впрочем, его я плохо представляю себе… Остальное — туманно и расплывчато. Сколько надо усилий, чтобы туман рассеялся и тропа ясно обозначилась… Где же ты намереваешься спасать туркестанцев?
— В Ниме.
Берг пожал в недоумении плечами.
— Хочешь себя и их поставить под автоматы… Или забыл Юрачишки?
— Там был Хаит… Поднимись легионеры на час раньше, пули не настигли бы их. Этот негодяй уложил роту почти спящих туркестанцев.
— А чем ты гарантирован, что Хаит не повторит то же самое в Ниме или Альби?
— Там они не станут умирать молча. Я убежден. Посмотри в глаза легионерам — в них ненависть и тоска… Они задушат Хаита.
— В Ниме? — спросил Берг.
— А что? — не понял Саид. — Разве не все равно, где расправиться с предателем.
— Не все равно. Немцы превратили юг Франции в линию обороны, там несколько армий. Стоит только легионерам подняться, как их тотчас сомнут и история с Юрачишками повторится, причем в худшем варианте. Погибнет уже не один взвод и не одна рота, а весь батальон…
— Так, что же делать! Смотреть, как уходят все дальше и дальше от родины туркестанцы…
Берг глянул на друга, и ему стало грустно — судьба братьев мучила Саида, и избавить его от этой муки было невозможно. Рудольф положил руку на плечо товарища, мягко и спокойно положил, будто не было ничего тревожного, ничего противоречивого, способного помешать душевной близости двух людей, оказавшихся вместе на чужой земле. Сказал раздумчиво:
— Адская, брат, работа у нас…
— А мы — люди.
— Да, люди… И хочется иногда делать глупости. Вот так пробродить ночь, ни о чем, ни о чем не думая…
— Совсем ни о чем…
Широкая улица сменилась снова узкой, рассеянный свет неба погас в тени высоких крыш, и друзья оказались почти во мраке, лишь бледно-серая полоса тротуара проступала ясно и на ней иногда взблескивал отполированный тысячами ног камень.
У старого дома, упрятавшего ворота в высокой сводчатой нише, друзья остановились. Здесь жил Исламбек — жил несколько дней, пока проходил конгресс, нынешняя ночь была последней, рано утром поезд должен был умчать его к Мюнхену, а оттуда через Страсбург, Париж на юг, в Ним.
— Мне все хотелось поговорить с тобой, — вспомнил Саид.
— О чем?
— Так… обо всем. Просто поговорить. Наделать глупостей, как ты сказал.
Берг улыбнулся, собственные слова показались ему детски-наивными.
— Когда-нибудь мы получим право делать глупости…
— Когда-нибудь, — вздохнул Саид.
Рука Берга нашла в темноте холодную ладонь Саида и пожала ее. Коротко, торопливо.
— Время, друг…
— Прощай!
Черный плащ Берга скользнул вдоль каменной ниши и исчез за выступом. С минуту слышались не громкие, но твердые шаги на плитах мостовой, потом стихли. И когда стихли, Саид осторожно, ощупью стал пробираться в темный, похожий на глубокий колодец двор. Там, справа, под лестницей, была его квартира — пристанище на короткую ночь…
Берг считал себя уже в номере отеля — осталось миновать небольшую аллею с невысокими кленами и войти в вестибюль. Берг был спокоен, даже чуточку рассеян, усталость брала свое, и единственное, о чем думалось ему сейчас, это об отдыхе, обычном отдыхе в постели с газетой в руках.