Бермуды

В Севастопольской гавани бросил якорь американский эсминец. Он прибыл с визитом дружбы и передал в дар украинским ВМС госпиталь. Ленинша немедленно прибыла на площадь Нахимова и провела в пикетах неделю. Она так орала, что не выдержал и лопнул мост, державший почти все зубы. Зубы вместе с лозунгом «Нет НАТО» покинули свое место и, как автоматные гильзы, разлетелись по асфальту. Но это не поколебало Лениншу. Собрав добро, она дожидалась, пока вражеский корабль покинет акваторию Севастопольской бухты, и долго грозила кулаком уходившим в сторону Босфора серому монстру с развевавшимся на корме звездно-полосатым флагом.

Ленинша возвратилась домой уставшая и погруженная в свои мысли. Остановившись перед дверью и подняв глаза, увидела отделанную под красное дерево бронированную дверь. «Парадное перепутала», – мелькнуло в голове. В подьезд зашел ее сосед, бывший боцман Анисимович. Он поздоровался и, открывая свою квартиру, спросил: «Что не узнала своей двери? Уже неделю стучат».

У Ленинши задрожали ноги. Она нажала кнопку звонка. Дверь открыла Нелка. Ленинша вошла и остановилась, пораженная. Это была не ее квартира. Она не узнала своего жилища. Пропала грязь, копившаяся с шестьдесят седьмого года. Куда-то сгинули тараканы и полное собрание сочинений ее кумира. Со стен исчезли многочисленные грамоты и выцвевшая иллюстрация картины художника Василия Перова. Свет, пропущенный сквозь новые стеклопакеты, освещал испанскую керамику. Бликовал на немецкой сантехнике. Чешские обои и паркетный пол поражали безукоризненностью. По квартире вместе со свежим воздухом кружился аромат новых вещей. Вещи находились тут же. Они начали новую жизнь и выделывались друг перед другом своим дизайном, функциональностью и цветовой гаммой. В коридоре лежали их пустые упаковки. Тут же стоял мешок с советским прошлым Ленинши.

Наконец, она пришла в себя. Строго спросила: «Где Ленин?». Нелка достала из мешка с советским прошлым алюминиевую крышку от кастрюли и, глядя на Лениншу своими серыми честными глазами, начала медленно сворачивать крышку в трубку.

– ЛЕНИНА БОЛЬШЕ НЕТ! ОН УМЕР! ПРИШЛА ДРУГАЯ ЖИЗНЬ! – четко чеканя каждое слово, ответила Нелка и опустила трубку в карман баевого халата Ленинши.

Бывшая крышка жалобно звякнула, встретившись в кармане с зубами. Лениншу пробил озноб. Как в бреду, она повернулась и вышла во двор, повторяя: ЛЕНИНА БОЛЬШЕ НЕТ! ОН УМЕР! ПРИШЛА ДРУГАЯ ЖИЗНЬ!

Во дворе она дошла до скамейки, села на нее и умерла.

Среда

Удобно развалившись в креслах, Опанас и Арнольд пили пиво. Рядом, скорчившись на коротком диванчике, посапывая, дрых готовый Свенсен. Перед друзьями на столе стоял серебряный поднос старинной работы, украшенный барочным орнаментом. Он был завален ярко-красными раками. Рядом – батарея пустых бутылок. Полные находились в холодильнике. Весь стол и борода Опанаса были усыпаны фрагментами ракообразных. Беседа неторопливо текла о годовом отчете.

– Дела идут нормально, волноваться нечего, – разгрызая клешню, проронил Опанас.

Арнольд рассеянно кивнул, он и сам знал – на Бермудах порядок.

Бизнес давал приличную прибыль. Эта мысль позволяла друзьям в это теплое ясное утро законно релаксировать. В дверь резко постучали.

– Кого это еще несет? – недовольно заворчал Опанас.

Дверь распахнулась самостоятельно. На пороге с перекошенным лицом и взглядом бешеной трески стоял Петро Петрович. В семейных трусах, украшенных мастями игральных карт и в рубахе, надетой навыворот.

– Тнеба пнекнащать оцэй беспнедел, – грозно начал Петро.

– Что случилось? – одновременно спросили Опанас Охримович и Арнольд Израилевич.

– Снучинось, – ответил Петро.

Он подсел к столу. Опанас молча открыл шкафчик, открыл бутылку коньяка, налил полстакана. Услыхав булькающий звук, Свенсен перестал сопеть и зачмокал губами.

– Ты глянь, Опанас, – умилился Арнольд Израилевич, – ну просто собака Павлова.

Опанас Охримович пододвинул стакан Петровичу. Тот механически выпил. Его немедленно развезло – коньяк смешался с ночными напитками, которые не успел переработать организм. После этого его рассказ превратился в полный бред. Но опытные уши начальства постепенно отфильтровали информацию – Петра опять обидел Серега.

Петрович

Детство Петра прошло быстро, и было оно безрадостным. Он разделил участь своего народа, строившего коммунизм. Поэтому при слове «детство» из памяти извлекались только картины тяжелого сельского труда и постоянного чувства голода, и даже курчавая природа Черниговщины не могла скрасить негатив этих воспоминаний. Юность была омрачена историями, которые Петро не любил вспоминать.

После семилетки его сдали в столярное ФЗУ в городе Чернигове. Городская жизнь произвела на Петра ошеломляющее впечатление. И он решил больше не возвращаться в родное село, а приложить все усилия, чтобы стать городским. Сделать это оказалось очень легко. Он начал курить, купил галстук, шляпу и после каждого слова вставлял «бля»: «Я, бня, иду, бня, а тут Наиса навстнечу, бня…»