Берсерки

Чрезвычано интересным в данной связи представляется образ Вотана-Вуотана-Водана-Водена-Одина[30], Повелителя мертвых. Религиозно-магический мир представлений германцев известен нам прежде всего благодаря скандинавским источникам, относящимся, правда, к более позднему времени. Тем не менее даже поздние и сомнительные подчас свидетельства ясно показывают азийское влияние (которое многими, однако, отрицается, и не только по историческим соображениям) на германские верования и культы. В следующих главах мы еще раз убедимся в том, сколь многим все без исключения германцы обязаны готам, сколь многим сами готы обязаны народам, жившим в понтийском регионе между Дунаем и Кавказом. Странно было бы предполагать, что готы, заимствовав оружие и коня у скифо-сарматов, смешавшись затем с гуннами, не переняли хотя бы отчасти их духовные ценности, содержательную сторону их культуры. Их влияние прослеживается в самой ткани готского языка и прежде всего в заимствованиях, относящихся к области военного искусства вообще и коневодству и оружию, в частности, тем более оно распространяется на сферу мифологии и концептуальной религиозности. Источники, из которых можно почерпнуть основные сведения о происхождении Вотана-Одина, — это «Деяния данов» Саксона Грамматика и «Младшая Эдда»[31] Снорри Стурлуссона — сходятся на двух фактах: Один обитает в той части света, которая находится на Юге, откуда он и совершил завоевание Севера, употребив все свое магическое искусство. Его совершенство в умении сочинять песнопения, превращаться в животных, предсказывать будущее, насылать смерть, несчастья и т. д. сегодня мы могли бы определить как нечто сродни шаманскому искусству.

Волшебник и повелитель Вотан-Вуотан, по мнению Кардини, весьма в малой степени может вызвать аналогию с «богом-олимпийцем» в общепринятом понимании этого термина. Об этом свидетельствует само его имя. Корень имени «Вотан» («Вуотан») тот же, что и у слова «вут» (wut), которое означает «неистовство, бешенство, ярость, исступление, одержимость, обуянность». Оно наводит на мысль о шаманском экстазе, о том самом «зверином» трансе, в который, если верить древнегреческому историку Геродоту, прозванному эддинами «Отцом истории», впадали представители индоиранского племени (а точнее — племен) скифов, накурившиеся конопли (аналогия с берсерками, опьяненными мухоморами, очевидна).

Средневековый христианский хронист Адам Бременский подчеркивал: «Вотан сиречь бешенство».

Коль скоро религия германцев благодаря контакту со Степью претерпевает эволюцию и становится тем, что она есть, нас не может не заинтересовать одна ее определяющая особенность: сакрализация лошади, значение которой возрастает по мере возвеличения культа Одина. Конь становится неразлучным товарищем этого бога и непременным участником его свиты. В самом эпизоде инициации Одина устанавливается четкая корреляция: испытание — Космическое древо — лошадь (конь). Космическое древо — это виселица Одина. Это Мировой Ясень (Иггдрассиль, что буквально означает «Конь Игга»[32]). К Иггдрассилю Один и привязывает своего коня, прежде чем самому повесить (распять) себя на Мировом древе («в жертву самому себе»), пригвоздив себя к стволу Игтдрассиля собственным копьем Гугниром (совершая тем самым магически-воинский инициационный обряд, необходимый для самопознания «обретения истинной мудрости»). Вера в то, что боги привязывают коней к Мировому древу (на котором бог-шаман Один провисел, «принесенный в жертву самому себе» девять дней и девять ночей), была широко распространена у племен и народов Средней и Северной Азии. Итак, у Одина имелся волшебный конь Слейпнир, шаманский скакун о восьми ногах. С помощью этого колдовского коня бог-шаман общался с царством мертвых (первые четыре ноги Слейпнира предназначены для передвижения в этом, другие четыре ноги — для передвижения в ином, потустороннем, мире). Все вышесказанное о роли лошади в шаманском «путешествии», ее значении как провожатого усопшего, должно быть, проливает достаточно яркий свет на общность религиозных представлений, в центре которых находится бог-шаман Вотан-Вуотан-Водан-Воден-Один. У бурят существует легенда, в которой тщательно проводится различие между обычным четырехногим и волшебным восьминогим конем, являющимся плодом любви девушки с шаманским прародительским духом. Снова перед нами восьминогий конь как средство общения с иным, потусторонним миром (царством мертвых). Восьминогие кони встречаются не только в германских и бурятских, но также и в японских мифах и ритуалах. Здесь они выполняют погребальную и эстетическую функцию. Известный исследователь Я. Пропп справедливо сближает образ многоногого коня с образом многоголового и многокрылого коня (хотя попытка Я. Проппа рационализировать данную символику — которая означает, по его мнению, чрезвычайно высокую скорость передвижения — и представляется нам необоснованной).