Берта Исла

– Все нормально, дорогая Берта, тебе нечего бояться, – принялась заверять меня Мэри Кейт, не сводя глаз с Кинделана и лишь мельком посмотрев на меня, чтобы поймать мой взгляд, в котором читалась откровенная мольба. – Все нормально и зависит только от тебя самой, а ведь ты лучшая из матерей. Во всяком случае, так мне, разрази меня гром, всегда казалось, – добавила она, использовав выражение, слишком необычное для иностранки.

Тут я невольно перевела глаза на ее пышный бюст – наверное, только для того, чтобы не видеть больше пугающего косоглазия или чтобы убедить себя: женщина с такой уютной грудью никому не может причинить зла, тем более младенцу. А еще я таким образом взывала к ее материнскому инстинкту, который наверняка был ей совершенно чужд. Голова у меня шла кругом, и ни одна здравая мысль не приходила на помощь, поскольку в душе я была уверена: Мэри Кейт способна сделать что угодно и кому угодно, если того потребуют ее убеждения, о сути которых я уже догадывалась. Слишком многие люди сами себя объявляют носителями истины в последней инстанции, как будто только они знают, что именно нужно для блага их родины, такие встречаются в любой стране, и постепенно они привыкают считать эту страну своей собственностью, заражая других своей одержимостью.

– Да, конечно, – ответила я тоном человека, который спешит согласиться с безумцами, лишь бы успокоить их, о чем безумцы, впрочем, всегда догадываются, и им это не нравится, хотя часто их это еще и злит, выводит из себя, но я просто не знала, что тут надо сказать и каким тоном. – Да, конечно, – повторила я, – я поговорю с Томасом в самое ближайшее время, расспрошу его и постараюсь переубедить. Можете не сомневаться. Если только все это правда, а не пустые разговоры, но, скорее всего, произошла какая-то путаница и это вовсе не он.

Последние мои слова не имели ни малейшего смысла, однако Кинделаны поняли меня правильно, как мне показалось. Долгий испуг мешает думать и говорить складно.

– Да, а если он станет все отрицать? – поспешила вставить Мэри Кейт.

– Если он станет отрицать, значит, это неправда.

– Откуда ты знаешь? Он может отрицать и правду. Если Томас работает на МИ-6, его, разумеется, научили, как следует опровергать даже самое неопровержимое, так у них там заведено. Он может находиться в одном месте и клясться, что находится совсем в другом.

Разум мой сопротивлялся и не желал продолжать этот спор, каким бы коротким он ни был. Я думала только о моем беззащитном сыне и открытой зажигалке, ведь если только Руис Кинделан двинет большим пальцем и на сей раз выбьет пламя, следующий его шаг может привести к катастрофе – случайно или намеренно. Меня убивала мысль, что не в моих силах защитить Гильермо, спасти его. Я уже не отводила глаз от этого пальца, я дышала все громче, все быстрее, чем выдавала свой страх, но на самом деле была готова на все: Кинделаны могли приказать мне совершить самые унизительные вещи, самые позорные и гнусные, и я бы безропотно подчинилась. И уж тем более предала бы свою страну, к которой, кстати сказать, не испытывала большого уважения, что было естественно после сорока лет диктатуры; предала бы своих родителей или Томаса – лишь бы спасти от огня сына. Я не позволяла себе даже представить ребенка охваченным пламенем, иначе сразу бы потеряла сознание и не смогла бы защитить его. Руис Кинделан продолжал улыбаться с обычной своей беспечностью и даже коротко хохотнул в ответ на последнюю фразу Мэри Кейт.