– Не все так просто, нет, не все так просто. МИ означает
– Оккупационных? И что же они оккупировали?
– Ирландию, разумеется. Нашу родину, – быстро вмешалась Мэри Кейт, и при этих словах ее пылающие гневом глаза уставились на меня, по крайней мере так мне показалось.
Глаза косили больше обычного, и на миг мне опять стало немного страшно, хотя страх был явно беспричинный и длился, как всегда, лишь несколько секунд. Хотя нет, теперь он не отпускал меня чуть дольше. Потому что она не спешила придать своему взгляду прежнее благодушное выражение, и впечатление было такое, будто эти глаза одновременно и впиваются в меня, и убегают в сторону, и таят в себе горький упрек: “Ты что, совсем ничего не понимаешь, юная идиотка? Ты совсем оторвалась от жизни? Их армия оккупировала нашу родину”. Я быстро посмотрела на сына, словно ища у него защиты. Младенческий взгляд был рассеянным, Гильермо еще не умел как следует фокусировать его ни на людях, ни на предметах, этот взгляд плавал туда-сюда и был полной противоположностью взгляду Мэри Кейт. Ребенок уже успел успокоиться, казался совершенно здоровым и что-то весело мурлыкал.
Я наклонилась и погладила его пальцем по щечке. Вот он, мой малыш, – такой новенький, такой милый и пухлый, у которого все еще впереди. Как это ни абсурдно, но, глядя на него, я сразу успокаивалась – когда он был рядом, со мной вроде бы ничего не могло случиться, все остальное просто исчезало, а мы служили друг для друга защитой, хотя как он, бедняжка, сумел бы меня защитить?
Мигель щелкнул зажигалкой, и этот звук заставил меня поднять глаза. Руис Кинделан наконец сунул сигарету в рот, ударом большого пальца поднял крышку и попытался высечь искру, но не высек. Он повторил попытку уже решительнее – опять ничего. Я посмотрела на его ботинки, вечно немного грязные, во всяком случае, никогда не блестевшие как положено. Видно, он не слишком ухаживал за ними. Впрочем, многим мужчинам лень чистить ботинки, они с непобедимым отвращением относятся к щетке, обувному крему и бархотке, почему и появились на улицах чистильщики сапог, неожиданно подумала я. Ботинки Мигеля никак не сочетались с его добротными и очень аккуратными костюмами, в которых иногда была претензия на шик. Плащ он даже в июне все еще носил, перекинув через руку, а сейчас небрежно бросил рядом с собой на диван.
– Понимаешь, дорогая Берта, – сказал он и засмеялся, хотя для смеха не было ни малейшего повода, как будто просто хотел придать беспечный тон нашему разговору. – До нас дошли сведения, будто в МИ-6 есть один человек, который приносит много вреда Белфасту, а может, его только намерены забросить туда или в другое место, где он станет опять же чинить зло. Мы пока точно не знаем, попал он уже в пункт назначения или только собирается туда. – “Белфаст” он произнес с ударением на последнем слоге, как не произнес бы почти ни один испанец, то есть почти ни один испанец без примеси другой крови. И опять та же формулировка, что и прежде: “До нас дошли сведения”. От кого? И до кого “до нас”? Только до них с женой или до кого-то еще? Они – это некая организация, правительство или целая страна?
– Мы точно не знаем ни кто он такой, ни за кого себя выдает, не знаем, как он сейчас выглядит, потому что вполне уже мог раз или два сменить внешность. Был блондином, а сейчас стал брюнетом, а до этого успел походить рыжим. Может, у него была густая копна волос, а сейчас он коротко подстрижен. Может, носит бороду, а раньше гладко брился, в промежутке же отрастил длинные бакенбарды, которые переходят в усы – в стиле Кросби, либо бакенбарды, как у Стиллза или Нила Янга.
Тогда еще гремели имена участников этой группы