Берта Исла

– А что я могу про него знать? Только то, что рассказываешь нам ты, Берта. Из-за своей вечной занятости он находит время только на звонки тебе. Нам он из Лондона никогда не звонит. Мы это понимаем и не обижаемся. Ты его жена, а родителям приходится держаться в стороне. Точно так же, насколько мне известно, он не поддерживает связи ни с сестрами, ни с братом. Он нас уже давно предупредил, что во время его пребывания в Англии ты будешь для нас связующим звеном.

– А скажи, он никогда не беседует с тобой? Не откровенничает? Не просит совета?

– Совета? – Джек вяло рассмеялся. – Нет, кажется, он смотрит на меня несколько свысока. Я довольно бесполезный отец, с точки зрения отцовских функций. Мы с ним слишком разные. Он человек более уверенный в себе и более решительный, чем я. Своими сомнениями, даже если они у него появляются, он со мной не делится с ранней юности. Иногда сообщает о чем-то, когда уже сам решил проблему.

– Но что-то он тебе все-таки сказал, Джек? Понимаешь, с тех пор как он уехал, когда началась Фолклендская война, я ничего не получала от него – абсолютно ничего. А все, что рассказывала вам за эти месяцы – про его короткие звонки с какими-то мутными известиями, я просто выдумывала, я вас обманывала. Чтобы вы не тревожились. А еще чтобы никто не вообразил, будто он нас бросил – меня и детей. Он уехал четвертого апреля. Восемь месяцев назад. Никогда такого не было – чтобы столько времени он не подавал о себе вестей. Два месяца, три – да, иногда чуть дольше, я привыкла не высчитывать дни с точностью, потому что так легче, научилась не слишком волноваться, а просто ждала. Правда, теперь он уехал, когда началась война, но и после ее окончания никто ничего мне не сообщил – ни из министерства, ни из посольства, ниоткуда. А если бы с ним что-нибудь случилось, мне бы непременно сообщили, правда? И вам тоже. Или нет? Ты ничего не знаешь? Тебе известно, чем он занимается на самом деле?

Джек Невинсон широко раскрыл глаза – он был настолько простодушен, что старался пошире раскрыть их, если надо было попристальнее на что-то посмотреть. Я поняла, с чем это связано: он пытался угадать, много ли известно мне самой. Джек, судя по всему, не хотел меня обманывать, но не хотел и подводить сына или нарушать полученные от него инструкции.

– А, ты об этом… – только и сказал он.

– Да, об этом, Джек. Об этом. Мне кажется, мы с тобой оба кое-что знаем. Так вот, скажи мне, пожалуйста, что знаешь ты.

Мой свекор застыл, словно онемев. Он искал форму, которая позволила бы что-то сказать, ничего не сказав. Предложил мне чаю, я помотала головой, потом пробормотал что-то бессвязное и наконец решился:

– Скорее всего, мне известно не больше твоего, Берта. Скорее всего, тебе он сообщил больше. Но я не настолько рассеянный, как кажется, и я видел, в каком состоянии мой сын возвращался после своих поездок – такого не бывает после дипломатической работы, какой бы напряженной и сложной она ни была. Такое выражение лица я наблюдал когда-то у людей во время войны – у многих людей, я имею в виду Вторую мировую. В этом выражении соединяются гордость и страх, соединяются в нераздельное целое. Страх от всего, что довелось увидеть, и гордость, потому что человек сумел это выдержать, не потерял рассудка и не позволил себе убежать оттуда со всех ног. Страх и гордость после совершенных варварских поступков, после того, что он оказался способен сделать. С таким выражением лица возвращаются с фронта, а также после секретных операций. А коль скоро открытых войн до сей поры не было, значит, я, пожалуй, знаю, чем он занимался все эти годы.

– Но сам он тебе это не подтвердил?

– В таких делах лишнего никому знать не положено, Берта. В любом случае я сомневаюсь, что он попал на Фолкленды, было бы расточительством, не по-хозяйски посылать его туда.

– Зато мне он кое-что подтвердил, – осторожно призналась я после заминки, – и вряд ли я совершаю большую ошибку, говоря с тобой откровенно.

Он даже не моргнул, и я поняла, что Джек был в курсе всего, хотя и не хотел в этом признаваться.

– Я знаю, что он работает на спецслужбы, не важно, на МИ-5 или МИ-6, не важно. Но я никогда не знала, ни куда он уезжает, ни что делает, ни что сделал, ни насколько опасные задания получает. Он не рассказывает, а я не спрашиваю. Такой у нас уговор.

– Наверняка чаще на МИ-6, наверняка там от него больше пользы, – сказал Джек, словно стараясь внести в вопрос ясность. – Хотя они нередко обмениваются сотрудниками по мере необходимости.

Он говорил спокойно, а мне сохранять спокойствие было все труднее. И теперь я, в отличие от него, и вовсе впала в отчаяние. Я поставила локти на стол мистера Уайта и закрыла лицо руками, стараясь не разрыдаться.

– Я не понимаю, что делать, Джек. Я терпеливо ждала, как и велел Томас, но мне нужно знать, жив он или нет.