Берта Исла

Да, Мальвинская или Фолклендская война официально закончилась 20 июня возвращением островов, и все стали быстро забывать о ней. То, что недавно происходило, но сейчас уже не происходит, мало кого интересует, внимание переключается на что-то следующее, на что угодно, что может вот-вот начаться или уже началось и пока еще таит в себе неизвестность, то есть не ведомый никому исход; на самом деле люди не прочь жить в состоянии вечной нестабильности, повсюду видеть угрозу или по крайней мере знать, что другим, в другой точке земного шара, приходится хуже, чем нам, и эти другие словно не дают забыть, сколько опасностей нас подстерегает. Так было тогда, так продолжается и сейчас, но в гораздо большей степени; мы привыкли, что нам вечно грозит какая-нибудь катастрофа, которая вот-вот прямо или косвенно нас затронет; ушли в прошлое времена (целые века, почти вся история, даже часть моей собственной жизни, поскольку я сама наблюдала эти перемены), когда нас волновали беды Афганистана, или Ирака, или Сирии, или Ливии, или Эфиопии, или Сомали, или Украины; теперь нам нет дела даже до событий в Мексике или на Филиппинах, которые когда-то принадлежали нам, то есть испанцам.

Даже английские газеты понемногу стали охладевать к теме Фолклендов, после того как выжали максимум из так называемого национального подвига, по-холуйски заискивая перед теми, кто защищал честь страны, сидя дома у телевизора и смотря передачи ВВС, кто не нюхал ни пороха, ни запаха горелого мяса, не видел покалеченных тел и никогда не рисковал собственной жизнью. А вот я не могла забыть про все это. И неотрывно следила, как армия постепенно возвращалась домой и как ее встречали все прохладнее, я интересовалась, какие меры намечались для защиты Фолклендских островов в будущем, чтобы впредь не повторилось ничего подобного. Я следила за тем, как падал авторитет аргентинских военных и неминуемо приближалась отставка Галтьери: значит, эта война принесла проигравшей стране и что-то хорошее – верный конец диктатуры. Я следила даже за судом над Галтьери в 1985 и 1986 годах, где его обвиняли в целом ряде преступлений, повлекших за собой массовую гибель военных, а также в том, что он довел страну до катастрофы. Ему не простили войны, которую многие соотечественники прежде с таким восторгом приветствовали, его сделали козлом отпущения, виновником поражения – и, если говорить честно, он все это заслужил. Но больше никто не взял на себя вину – народ всегда оказывается ни в чем не повинным. Политики никогда не посмеют ни в чем обвинить или упрекнуть народ, который часто ведет себя низко, трусливо и безрассудно, нет, его, наоборот, непременно превозносят, хотя чаще всего превозносить-то бывает и не за что. И это касается любого народа, в любой стране. Просто он объявил себя неприкасаемым и занял место абсолютного монарха-деспота, какими те бывали в прошлые времена. Как и они, народ имеет полное право на любые безнаказанные прихоти, не несет ответственности за тех, кого выбирает и за кого голосует, а также за то, что поддерживает, о чем молчит, на что соглашается и что горячо одобряет. Можно ли возложить на него хотя бы долю вины за франкизм в Испании, фашизм в Италии или нацизм в Германии и Австрии, в Венгрии и Хорватии? За сталинизм в России или маоизм в Китае? Нет, никогда, народ всегда оказывается жертвой и не несет наказания (он ведь не станет наказывать сам себя, себе можно лишь сочувствовать, себя можно лишь жалеть). Как я уже сказала, народ, по сути, занял место былых королей-самодуров – только теперь у королей появились миллионы голов, вернее, они стали вообще безголовыми. Теперь всякий и каждый самодовольно любуется собой в зеркале и весело пожимает плечами: “Ах, я ни о чем и понятия не имел. Мною манипулировали, меня заставляли, меня обманули и сбили с верного пути, да и что могли знать мы, бедная честная и порядочная женщина или бедный доверчивый мужчина?” Преступления разделяются поровну на всех, и поэтому они блекнут и размываются, а их безымянные авторы готовятся совершить новые, как только пройдет несколько лет и окончательно забудутся предыдущие.