Беруны. Из Гощи гость

1 Малица – верхняя меховая одежда, надеваемая через голову, шерстью внутрь, к телу.

2 «Грандука Флоренский» – великий флорентийский герцог.

недосчитались в остроге целого десятка. Восьмерых всё же изловили в лесу в тот же день и в

тот же день в комендатуре пороли, а двое так и пропали.

XI. ЛЕКАРИ-АПТЕКАРИ

Беглецы взяли сразу на север и шли, то прячась в разных трущобах, то снова выбиваясь

на лесные тропки. Они ели всякую дохлятину, грызли кору, гонялись за молодыми лисицами

и, случалось, настигали их палкой или камнем. Тогда они разрывали руками убитого зверя и

здесь же съедали сырое мясо и выпивали теплую кровь.

Но дни становились короче, и уже первые морозы были люты в ту раннюю зиму. На

полянах постреливал лопавшийся от стужи мерзлый снег, и долгими ночами заливчато выли

волки. Самоеды зарывались в сугроб и лежали там ни живы ни мёртвы. А чуть светало, снова

принимались плутать в занесенных сугробами дебрях. Но силы их убывали, их донимал

голод, они цепенели от холода и страха. И так вот наткнулись они на Тимофеичеву избушку.

Тимофеич не прибил их и не потащил обратно туда, где обитает злой бог с частыми

звездами на пальцах. Они остались у Тимофеича, спали в углу, который облюбовали с самого

начала, и с рассвета до вечерней зари таскались за Тимофеичем по лесу, как охотничьи

собаки, не отставая от него ни на шаг. Они бросались по кровавому следу за раненным из

ружья зверем и вынимали Тимофеичу песцов из гнезд прямо руками. Они высматривали

глухих тетеревов с вечера и на рассвете направляли охотника к дереву, где сидела

нахохлившаяся птица. Они исправно носили прикорм к караулинам и расставляли в густом

ельнике силья для куропаток. Они таскали в избушку огромные вязанки сухого хворосту,

отгребали снег от порога, помогали Тимофеичу сдирать и распластывать на досках беличьи,

лисьи и заячьи шкурки. Улыбались, глядя Тимофеичу в глаза, что-то лопотали по-своему,

показывали руками в южную сторону, колотили себя кулаками по скуластым лицам и плевали

в лицо друг другу. Но Тимофеич ничего не понимал из того, что они пытались объяснить ему.

Он хватал каждого из них за шиворот и сталкивал их лбами. Самоеды падали на прибитый

земляной пол и заливались тихим смехом. Так прожили они с Тимофеичем дней десять.

В одно утро Тимофеич как-то нехотя пошел со двора, а самоеды, как всегда, поплелись за

ним. Ружье было словно не его, Тимофеича, старое кремневое ружье, а чужое какое-то,

тяжелое, оттягивавшее ему плечо. Тимофеич идет, а горячее дыхание обжигает ему ноздри,

веки смыкаются сами собой, и он точно засыпает на ходу. Вдруг на тропку выскочил беляк;

глянул, навострил уши и замер на задних лапах в пяти шагах от Тимофеича. Тимофеич

выстрелил почти в упор и промахнулся. Заяц перекувырнулся и скосил под гору. Самоеды –

за ним, а Тимофеич повернулся и, шатаясь, побрел к избушке.

Самоеды оленьим скоком неслись с полешками в руках по путаному заячьему следу, но

скоро сбились и вернулись обратно. Тимофеича они на месте не нашли и по его манеру

принялись аукать, но на ауканье их никто не откликался. И хоть утоптана была тропка и

снегу не падало несколько дней, но они видели, что обутые в пимы1 Тимофеичевы ноги

повели его обратно, и странно как-то шел по тропке его след, выбиваясь за тропку то вправо,

то влево. Самоеды побежали к избушке.

Дверь была открыта, и изба настужена. На самом пороге, в снегу, валялось оброненное

ружье. А Тимофеич как был, так и свалился у печурки. Он лежал скрючившись, с

запекшимися губами и пылающим лицом, и его трясла лихорадка.

Самоеды перенесли Тимофеича на нары, разули его, набросали на него шкур и жарко

натопили избушку. Потом достали зашитые в малицах куски янтаря, истолкли его и сварили в

зверином жиру. И мазали Тимофеичу этим снадобьем пятки утром и на ночь и поили его

кипятком с солью.

Недели не прошло, как Тимофеич опять был на ногах. Он встал поутру и, ещё сидя на

нарах, схватил своих лекарей за малицы и сшиб их лбами. Те визжали от удовольствия и

лопотали что-то, показывая пальцами в слюдяное оконце. Тимофеич пожевал хлеба с какой-

то похлебкой, которую налили ему в чашку самоеды, оделся и пошел с ружьем со двора.

Самоеды двинулись было за ним, потом пропали. И больше не видел их Тимофеич.

1 Пимы – меховые сапоги шерстью наружу.

Вышли ли они на Зимнюю дорогу, чтобы пробраться дальше в тундру, или повернули

назад в Козьмин перелесок, надеясь встретить своих? Там, у Козьмина перелеска, бывали

моленья самоедов, и когда Тимофеич после промысла возвращался в ту зиму обратно в

Мезень, то наткнулся в глухом этом месте на целый лес идолов и множество каких-то

лоскутков, развешанных по деревьям.

В Мезени, отогреваясь на печи, Тимофеич услышал рассказы о гонении на самоедов от

царского офицера Петра Енгалычева. Сообразил тогда Тимофеич, в чем тут дело и кто были

его лекари-аптекари. С тех пор он от простуды и лихорадки-трясовицы сам лечился