Беруны. Из Гощи гость

вспомнил: почитай на все Московское государство протянул князь Василий Иванович свои

загребущие руки. В необозримых его вотчинах многое множество кабальных холопов,

1 Сделанные из явора (вид клёна).

великая рать подневольных людей только и знала, что шкуры обивать, в квасе мочить,

коптить да расчесывать. Овчины русские и ордынские, мерлушки и смушки, поярки и

линяки1, шубы нагольные и шубы крытые, полушубки и шапки, – их развозили в несметном

числе князя Василия люди по ярмаркам и торгам. Кузёмка хотел было тут же прикинуть,

сколько ж это денег набивается к князю Василию в мошну за год, за день один, за час, но

князь Иван Андреевич бросил своему стремянному поводья, и Кузёмка тоже с кобылы своей

слез.

«Шубник, – думал князь Иван, поднимаясь по лестнице, морщась от запаха овчины,

которым прокисли насквозь все стены ветхих, приземистых, неопрятных покоев. – Шубник...

Незачем было и ездить к нему». И то: чего он здесь не видал, князь Иван?.. Стариковской

дури, вздора, стародревней злости?.. Да вот пристал же старик... И людей своих к князю

Ивану засылал и сам кланялся не раз. Недавно на Постельном крыльце в Верху вцепился он

князю Ивану в кафтан: «Да мы с батюшкой твоим... да мы еще с дедом твоим...» Ну, и обещал

князь Иван быть в среду после полудня, вот и слова держаться пришлось. А теперь хоть

обратно поворачивай: не с кем и не для чего тут князю Ивану пир пировать.

Князь Иван, может быть, и поворотил бы обратно, если бы из сеней не бежал ему

навстречу замызганный челядинец проводить об руку гостя в княжеские покои. Да и сам

князь Василий, в одно время плюгав и брюхат, вот он семенит из покоя, щурит глазки

подслеповатые, рад-де он гостю, кланяется, просит в трапезную, усаживает за стол.

Князь Иван сел, чару ему поднесли. Выпил он чару за здоровье хозяина, огляделся:

низкая палата вся житиями святых расписана; на столе золотые и серебряные сосуды; на полу

ломаются карлики, шут с шутихой. А за столом на лавках, крытых ветхой посекшейся

парчою, разместились гости в тафьях2 и шубах. Вон Мстиславский рядом с хозяином, вон

Михайла Татищев, подле него два брата Голицыных, дальше Семен Иванович Шаховской –

князь Харя, обвязавший красным платком распухшую щеку. «Дударь, – вспомнил князь

Иван. – И в ту, говорит, дуду можно и в сю... В какую прикажут. И все они тут собрались

такие: стародумы, хитролисы... Добро, не очень их уж и жалуют ныне».

Пир только начинал развертываться; он был, как говорится, еще в полупире. Гости после

холодных блюд, после щей и похлебок еще только копались в сырниках и перепечах, ожидая

ухи куриной и лосины с чесноком. Но уже кое-кто успел от выпитого вина и съеденных яств

осоловеть порядком, а иной даже из-за стола выбегал в соседнюю палату и спустя немного

времени шел снова к столу, мокрый и бледный, с расстегнутым воротом, с глазами навыкате.

Рядом с князем Иваном сидел монах, беспрестанно икавший себе в руку. Да и вообще

монахов было здесь вдоволь. Архимандриты и игумены, казначеи и келари, старые и

молодые, в коричневых однорядках, в рясах вишневых либо в черных манатьях, – все они

пили и ели, дразнили шута с шутихой, жаловались на смутное время.

– Ты, отец Авраамий... ты будешь кто? – наклонился неподалеку от князя Ивана

рыжеватый дородный монах к другому, подседоватому, которому дородства тоже было не

занимать стать.

– Я?.. – удивился вопросу такому подседоватый.

– Ну, ты.

– Я есмь старец Авраамий, Святосергиева подворья прикащик.

– Нет, Авраамий, ты – непогребенный мертвец, – захохотал рыжеватый, тыча кулаком в

бок своего подседоватого соседа.

– Почему ж так? – изумился подседоватый.

– А так и сказали в Верху: монахи суть мертвецы непогребенные. Хо-хо-хо!.. Засмердел,

дескать, иноческий чин смердением трупным, по кельям живучи развратно. Надобно,

дескать, у монастырей села отнять, а чернецы б де и богу молились и сами б землю пахали,

словно пашенные мужики. Вона, отец, время каково смутно!

– Ахти! – сокрушился душевно подседоватый и стал хлебать из миски серебряной

1 Мерлушками называются овчины с малых ягнят; если притом овчины мелкокудрые, то они называются

смушками; линяки – овчины с молодых ягнят, начавших уже линять; поярки – овчины с молодых овец.

2 Тафья – шапочка вроде тюбетейки, закрывающая только макушку головы.

куриную уху.

Как и другим, хлебосольный хозяин посылал и князю Ивану через стольников своих

ломти хлеба, куски лосины, чары красного вина и боярского меду. Но князю Ивану с его

подстриженной бородкой и в новом коротковатом кафтане поверх венгерской куртки было не

по себе среди этого сборища мокрых бород, в которых застряли рыбьи кости, бок о бок с

ворохом старозаветных шуб и манатей, залитых наливками и щами.

Князь Иван пил мало, еще того меньше ел, и это не ускользнуло от внимания хозяина,

обратившегося к князю Ивану со своего места: