Берущий ветром (СИ)

- Да бросьте, дружище!- Боярин Ночь перегнулся вперед и легонько стукнул Ошубу кулаком по колену.- Эти исторические теории стоят одна другую, а все они вместе и вообще ничего не стоят. Вы же знаете наших исторических приказчиков, и какое низкое жалованье они получают. Да чтобы увеличить это жалование, они вам выдумают такое...

- Да,- растерянно сказал Прохор Патроклович.- Это верно. Но все же - отчего погиб ромейский империал?

- Да кто ж его знает? Может быть, древние ромеи просто разучились держать свои мечи так, как надо.

- Да как же не так они могли их держать?- удивленно воскликнул Ошуба.- Ведь меч любой можно держать только одним способом - крепко обхватив пальцами за рукоятку.

- Да мало ли - как можно держаться за мечи?- Ночь снова пристукнул своей саблей об пол салона.- Может быть, они держались за них как за кнут, или как за ложку, или как за ялду?

- Да разве же так можно держаться за меч?

- Можно,- Ночь расправил плечи и потянулся к переговорной задвижке, что располагалась сразу над головой Ошубы, а потом три раза стукнул в нее кулаком.- Однако, я уже прибыл, барон. С вами было приятно путешествовать. Сейчас вообще тяжело встретить человека широких взглядов. Но мне пора сходить.

- Как - сходить?- Прохор Патроклович чуть не поперхнулся от удивления.- Вам нужно сходить? Здесь? Сейчас?

- Да. Я приехал.

Барон помимо своей воли уставился в темное дверное стекло, что выглядело сейчас как абсолютно черный квадрат. А что если это разбойник, подумал он, холодея от внезапной догадки. Что если это ночной грабитель, ведь они так любят наряжаться приличными людьми, а он как последний дурак, развесил уши и слушал всю дорогу его разглагольствования про рабов, холуев, про древних ромеев, и про их мечи, и еще, Провиденс знает про что. А вот сейчас дилижанс остановится и черный квадрат окна отъедет в сторону, раскрывшись в полную внешнюю тьму, а потом его начнут грабить. А может быть и убьют. Прощай дорогое Шубеево, прощай жареная ондатра, прощайте столицы и ненавистная думча, прощайте высочайшие указы, прощайте дорогие постельные горничные - даши, глаши и аксиньи, прощайте земляничные поляны. Сабельный барон Ошуба больше никогда не увидит вас.

Но как же так, подумалось вдруг барону, а как же ямщики? Неужели они в сговоре с этим темным словоохотливым разбойником. Да может быть, у них все сговорено заранее? А может и снаружи их уже поджидают сообщники, такие же разбойники, которых не смогли в свое время переловить и перевешать конные отряды? Вот ты, барон-ротозей, и приехал.

Ошуба весь сжался от этих мыслей, и сидел сейчас на диване ожидая самого худшего, самого ужасного и непоправимого события в своей жизни.

Выждав несколько времени, Ночью Бей тихо выругался и ударил в переговорную задвижку еще раз, теперь уже рукояткой сабли и очень громко. Наверху что-то завозилось, захныкало, хрюкнуло раз, другой, третий, а потом задвижка отъехала на сторону и в ней показалось покрытое пылью, потное, с воспаленными красными глазами и потому особенно страшное в полумраке салона, лицо ямщика.

- Стучали, ваши сиятельства?- наигранно весело выкрикнул запекшийся засохшей дорожной пылью рот.

- Останавливай экипаж,- резко скомандовал Боярин Ночь (Разбойник Ночь? Грабитель Ночь?)- Я приехал. Схожу.

- Сей момент, ваше сиятельство!- задвижка захлопнулась и снаружи стало слышно гиканье, крики "тпр-ру!", а тяжелая рессорная подвеска стала поскрипывать заметно реже.

И ведь совсем не удивился мерзавец, все больше сжимаясь на диване, думал Ошуба, как будто бы так и надо, и каждый день проезжие сходят у него глухой ночью, Провиденс знает где, Провиденс знает зачем. Ох, сейчас его точно будут грабить, а может и убьют, и ни одна живая душа не дознается - что с ним здесь приключилось. И ведь он зачем-то взял с собой жалование по думче за весь последний год, и как раз в золоте. Вот тебе и империалы, мать их - рабство, дочь их - стяжательство.

Прохор Патроклович вдруг подумал, что сейчас неплохо бы ему помолиться Провиденсу. А кто его знает? Вдруг поможет? Он сжался на диване еще больше и начал беззвучно шевелить губами, повторяя про себя слова молитвы "Провиденс мой". На память приходила только первая строка и Ошуба так и повторял ее раз за разом: "Провиденс мой, спаси, сохрани и помилуй мя... Провиденс мой, спаси, сохрани и помилуй мя..."