– Остался там, когда я вытягивал тебя из пламени. Держи, – он бросил Яксе грязную рубаху и серый плащ. – Оденься, прежде чем тебя холод доконает. Уже почти зима.
Якса только теперь понял, что он все еще полуголый. Горели и болели раны, весь лоб был в жару. Он вытянул руки, медленно надел льняную сорочку; было больно.
Сзади, из-за спины, слышал похрустывание срываемой травы, звук медленного жевания. Забрасывая плащ на спину, он приподнялся, хотя голова кружилась. Потом оглянулся и увидел… Перуна и Дикого Амана, привязанных к дереву. Его сивка бил копытом в землю. Выел траву подле себя; вытягивал шею туда, где оставалось несколько зеленых кустиков.
– Кони… Как это все… ты сделал? И что сам делаешь так далеко от юрты Сурбатаара Ульдина? Это какой-то сон. Или мы уже мертвы.
Вигго подошел и ткнул в Яксу пальцем – ровно туда, где у того была рана от крюка. Оруженосец аж подпрыгнул, застонал, потому что боль была не столько прошивающей, сколько неожиданной.
– На вечных лугах вашего Праотца у тебя не болело бы ничего – по крайней мере, если верить инокам. Мы всё еще из крови и костей, живы.
– Откуда ты взялся? Прилетел на метле? На колдовском коне?
– Даркан Ульдин отослал меня за тобой в степи. Когда ты уехал, в ауле сделалось немного тесновато. Я шел и шел, сквозь горы, сквозь леса, пока наконец не дошел.
– Но эти кони…
– Еще у меня есть твой меч, – Вигго опер о дерево длинный меч с поясом, обернутым вокруг ножен. – Теперь не назовешь меня ни тюфяком, ни Флоком, я спас его для тебя.
– Но… как, откуда? Такого не бывает.
– Немного удачи, мой любимый братец. Когда аббатство загорелось, они отворили ворота, и животные вырвались из конюшни. Достаточно было их просто схватить. Амана я узнал, а этот сивка сам ко мне пришел.
– Как-то не верится. Ты меня спас? Один?
– Может, я просто вырос. Как и ты, мой сладкий лендич. Полагал, что в пу´стыни все закончится? Или что покатится проторенной колеей? Якса, юноша, который потерял родных и годы воспитывался монахами, чтобы противостоять мрачному и ужасному предназначению, купно с ордами рыжих и недотраханных любителей лошадей. Увы, нет, дружище. Дело твоей жизни – не ярмарочный рассказ слепого лирника. Жизнь сплетает куда более утонченные истории, и я тоже хочу принять в них участие. А может, ты полагал, что Грот станет учить тебя искусству боя, как в какой-нибудь сказочке? Я не могу отказать ему в мужестве и силе, но, по сути, он дармоед, всегда пытается решить все за чужой счет. На этот раз – за твой. Он отдал тебя монахам как на блюдечке. А уж те порвали тебя крюками в клочья.
– А кто таков ты, Вигго?
– Как это – кто я?
– Я тебя не узнаю: говоришь как другой человек. Раньше ты был мелкой, засранной, трусливой…
– …дыркой, Флоком, извращенцем – можешь себя не сдерживать. Флоком, который трясся от одной мысли, что кто-то может лишить его девства. Так и было, я не отрицаю, но я вырос. Взял себя в кулак. Ты тоже изменился, ведь теперь можешь говорить.
– Глеб пытал меня, пока не вырвал из меня первое слово вместе с кровью.
– Может, он был умелее, чем хунгурский шаман. Голос у тебя хриплый, уставший. Певцом, похоже, ты не станешь. Остается разве что рубить железом головы.
– Что случилось с твоими волосами? Мне казалось, ты ими гордился.
– Вши. Обычная штука. Отрастут.
– И что ты теперь собираешься делать, Вигго?
– Собственно, я собирался спросить тебя о том же.
Якса молчал, укрывшись плащом. Становилось все холоднее.
– Уезжаем отсюда как можно скорее. Проклятые пустынники могут начать меня искать, чтобы закончить то, что не успели.
– Думаю, им слегка не до того; да и обосранные штаны пусть сперва отстирают.
– Как ты говоришь. Не узнаю тебя. Уезжаем как можно дальше. Разведем костер и согреемся.
– И всё?
– Да. Где седла?
– Я не взял. Может, вернешься, если так тебе неудобно?
– Нет. Подсади меня.
Он со стоном взгромоздился на спину Перуна. Взял кожаный ремень. У коней не было оголовья, поэтому пришлось ехать, направляя жеребца ногами. Якса надеялся, что конь не взбунтуется. Вигго же запрыгнул на спину Дикого Амана без посторонней помощи, чем снова немало удивил Яксу.
– И? – спросил скандинг через какое-то время.
– И – что?
– И – куда мы?
– Есть у меня одна идея, но, может, ты тоже удивишь меня какой мыслью, раз вытащил меня из этого ада?
– Если страна в руинах и непонятно, что делать, но у тебя есть меч, мы могли бы начать жить по-рыцарски.
– Это как?
– Найти какую-то старую усадьбу или башню, укрепиться там, собрать дружину сорвиголов и начать жить с того, что добудем мечом.
– Это жизнь разбойника, а не рыцаря.
– Такое чувство, что мы поменялись ролями. Теперь ты сделался мягок, а я тверд.
– Нет, но, возможно, я просто понял, что страдание облагораживает.
– Хватит рыдать и плакать. Любому бы надоело оставаться мальчиком для битья у кочевников после без малого тридцати лет жизни. Но я слушаю: что ты надумал?
– Грот сказал, чтоб я ехал в Брежаву, к Лестеку из Бзуры. Там мы найдем помощь и поддержку.
– И отчего бы Лестеку одарять тебя дружбой? Потому что Грот трахнул его жену?