Бес идет за мной

Но не обрушили смертельный дождь. За спиной озверевшей человеческой стаи возник приглушенный рык, перерастающий в лязг железа, звон клинков, наконечников копий. Вместе с ним из полумрака вырвалась группка воинов, пахолков, стрелков и рыцарей со щитами, украшенными гербовыми знаками. Как волна, они поглотили язычников, рубя, коля и заставляя обратиться в бегство.

– Мора! Мора-а-а-а! – кричали нападавшие. Били щитами в тела противников, валя их, отталкивая, не давая ни минуты передышки. Толпа распалась, разбежалась; больше скрылось, чем пало, а по телам, окровавленным трупам, втаптывая в землю мечущихся раненых, прошли люди с оружием и под гербом палатина на щитах, разогнали врагов на четыре ветра.

Гунар из Любчи добрался до ямы, заглянул вниз, где дергался, прыгал лесной бес, слегка напоминавший человека: в пене, с красными глазами. Но паренька и его опекуна уже не было.

* * *

Господин бежал, несся по лесу будто волк, лавируя меж стволами, с легкостью перепрыгивая через стволы и ямы, кусты и распадающиеся колоды, где светились гнилушки. В руках держал мальчика, но легко не было. Потому что теперь ребенок рвался, крутил головой – только бы подальше от похитителя, и даже бил кулачками в его грудь.

Мужчина убегал, гнал, достигнув уже соснового редкого леса между высокими ровными стволами.

И вдруг он упал. Справа из-за деревьев выпрыгнула большая тень: с шумом, со звуками бьющих в землю копыт его настиг всадник в истрепанной стеганке и со щитом, на котором красовалась Лива. Всадник был в шлеме с прямым наносником.

Рубанул косо, из-за головы, так, что воздух завыл под клинком. Длинный узкий сварнийский меч должен был перерубить спрятанную под капюшоном голову и правое плечо Господина. Должен был и сделал – есть разница. Беглец вытянул в сторону правую руку, сбил клинок, схватил на лету кривыми когтями и потянул. Нападающий застонал, конь прыгнул в сторону и пошел в лес, а всадник упал, кувыркнувшись; свалился на мох, не выпустив оружия.

Господин замер на миг, словно зверь или насекомое. Дернул головой вправо-влево, выпрямился и снова бросился наутек, сжимая ребенка слева под мышкой.

И снова вооруженный человек заступил ему дорогу, поднял меч, схватив тот двумя руками, поскольку щит отлетел.

– Стой, язычник! Отдай ребенка! Сто-о-ой!

Удар – как вспышка, как удар молнии. Снова парирован; нападавший качнулся, ударился спиной о ствол; не издал ни звука, меч будто приклеился к его руке. Вскочил, прыгнул к Господину, готовясь к боковому горизонтальному удару слева.

– Я сказал: стой! Отдай ребенка! Слышишь, пес?!

Убегавший остановился, взглянул на противника; из-под капюшона были видны только два темных пятна, там, где в деревянной маске проделаны дыры для глаз.

– Отрок – мой, – проговорил свистящим голосом. – Уйди, чужак, он не твой, а я все словом, а не руцею тебя от сего отваживаю. Не твой он.

– Ты его не заберешь!

Прыжок и удар, но на сей раз это оказался финт. Клинок миновал руку Господина, прорезал его капюшон, пал на маску, перерубил ее – та разлетелась на две половины и упала, открыв лицо.

И когда это случилось, Господин замер и медленно развернулся к нападавшему, позволяя тому увидеть скрываемое лицо.

Но Чамбор не застонал, не крикнул, не бросился наутек – он даже не дернулся, увидав бледное лицо упыря, словно отражение треснувшего лица на круге Княжича.

– Почто творишь сие, человече? Отчего обращаешь мысли свои к отроку? Он ко мне добр, милостив, веришь, человече, что хоть что сумеешь противу меня сделать? Знать не знаешь причины, отчего я здесь. Ни железом, ни золотом сил ты у меня не отнимешь.

– Отдай мне ребенка – и я уйду в покое! Это Якса! Он мой!

– Не желаю. А ты железом мне угрожать не сумеешь.

Чамбор воткнул меч в землю, показал пустые руки. И вдруг потянулся в сторону, к суме. Вынул нечто, что казалось куском большого корня, как корнеплод земного растения – странная форма, словно грубо вылепленного человечка. И страннее было то, что в руке рыцаря она казалась живой, чуть шевелила корешками, как руками и ногами.

– Отдай мне ребенка, милосердием Ессы тебя заклинаю! Или я стану жесток, будто Волост!

Схватил кинжал, приложил его к плоду, прижал так, что тот затряс конечностями-корешками. Завился в руке у человека; совсем как мальчишка под мышкой у Господина.

– Поставь мальца, а я отдам тебе это языческое зерно гнева. Знаю, где ты оставил повозку, и там их еще больше – я сожгу все, если не отпустишь ребенка, проклятый живой труп! Возвращайся в могилу!

– Оный отрок проклят. Каган хунгуров приказал перебить весь его род, как бьют овец или коз. Станет преследовать его до конца своей жизни.

– Не твое дело!

Упырь стоял не двигаясь.

– Ты разорвешь меня в клочья, – продолжал Чамбор, – но сначала увидишь, как в моей руке гибнет твое будущее. Не посадишь его под языческим дубом. Не увидишь, как растет из него идол, как встает твой бог, твой господин, твой брат.

– Мой отец. Врешь, человече.

– Даю рыцарское слово. Если держу его для язычников, то сдержу и для упыря.