Он вставал медленно. Грот одевал его как ребенка – в старую истрепанную деэлю сверху рубахи; пояс, сапоги. Провел к очагу, вылепленному глиной в углу хаты. В жаре стояли прокопченные горшки. Он вынул один, подал ему ложку из липового дерева. На длинном столе, покрытом льняным рушником, лежали лепешки, стоял пузатый кувшин с квасом и второй – куда меньший. В том был темный густой мед. Сладкий и дающий силы. В горшке ждала горячая чечевица с жирными шкварками.
Якса потянулся за кувшином, отпил глоток. Ел в молчании.
– Ты спас мне жизнь на игрищах хунгуров. Дал коня. Я долго ждал, но… удалось. Не было просто; такое никогда не просто. Ты доказал, что твой дух побеждает тело. Взамен за это я спасу тебя, заберу в Лендию, где ты будешь в безопасности.
Якса засмотрелся в огонь.
– Нет. Я должен жить… здесь.
– Не здесь, там, – указал Грот. – За горами, в Лендии. Орда охотится на тебя. Не отступит. Убьет всякого, кто тебе поможет. А если ты попадешь в руки хунгуров, тебя ждет мука, по сравнению с которой смерть покажется избавлением.
– От хунгуров я испытал меньше страданий, чем от других. От Глеба, от… тебя. Сурбатаар Ульдин возвысил меня из невольников. Я не пес.
– Ульдин или любой другой Сурбатаар погибнет, когда каган узнает, что он дал тебе хотя бы меру воды. Час до´рог, суд строг. Что минует – то закончится, Якса. Не пугайся, я тобой займусь. Все наконец-то образуется.
Дверь отворилась, скрипнув петлями. В хату шагнул мощный бородач. В меховом колпаке с выгнутыми наружу краями, к которым был прикреплен пучок перьев. Одетый в толстый кафтан, затянутый на поясе, обшитый узорчатым материалом, застегнутый на ряд огромных пуговиц. У левого бока его висела тяжелая сабля с простой гардой, а в руке он держал щит, какого Якса не видывал. Широкий, четырехугольный, поверху обрезанный наискось, словно крыло птицы. И с изображением степного сокола.
Мужчина отставил щит, уперев тот в стену. Нахмурился, увидев Яксу на лавке.
И вдруг его рука рванулась к правому боку. В ладони блеснул кинжал. Воин, хотя большой и мощный, двигался как тигр-людоед. Прыгнул к Яксе, повалил его с лавки на глинобитный пол, придавил тяжелым коленом, поднял для удара узкий клинок…
…за вооруженную руку ухватился Грот. Придержал. Они пытались победить друг друга, дергаясь яростно.
– Хунгур! Пес! Стервь! – хрипел незнакомец. – Ни один из них не останется в живых в моем доме!
– Это лендич! Якса! Мой человек! Оставь его!
– В языческих одеждах!
– У него нет других!
– Его позорит то, что он их носит!
– Это Якса Дружич, сын Милоша Дружича! У вас он на хоругвях! – гричал Грот. – Стой, а то у меня рука слабнет!
Мужчина заколебался, натиск его дрожащей руки ослаб, успокоился.
Опустил кулак, встал, убирая колено с груди Яксы. Замер с кинжалом в руке.
– Что ты сказал? Кто это?!
– Якса, сын Милоша Дружича, убийцы кагана Горана на Рябом поле, одиннадцать лет назад.
Воин засопел, спрятал кинжал в ножны, наклонился и ухватил Яксу за деэлю на груди. Поднял его словно щенка, хотя парень дергал руками, пытался пинаться.
– Якса?! Слишком он мал. Слишком худой.
– Он воспитан среди хунгуров. Они его не узнали. Но теперь ведают. Умерь свой гнев, Гусляр. Он ничего тебе не сделал.
Якса дергался, но освободился, только когда мужчина ослабил хватку.
Отступил, присматривая оружие, но вокруг не было ничего подходящего. Зато Гусляр сделал два шага и открыл один из сундуков под стеной. Неожиданно вытащил оттуда кармазиновую тунику, стеганную в ромбы, с разрезом внизу для конной езды. А еще – капюшон, опадающий на спину, украшенный рубчиками. И широкий пояс с серебряной пряжкой в форме змия. Все это бросил на постель.
– Одевайся, – произнес голосом, не терпящим возражений. – Не будешь меж рацами выглядеть как хунгур.
Якса покачал головой. Тогда Гусляр схватил его за плечо так, что сделалось больно. Толкнул на стену, схватил за грудки и вздернул ему голову.
– Ты слышал, что я сказал?! Может, ты и правда сын Милоша Каганоубийцы, но в этом селе мое слово – закон и власть!
– Одевайся, – вторил ему Грот. – Без лишних слов. Давай-давай, не то проведешь ночь голым во дворе!
Якса уступил. Злой, но еще слишком слабый, чтобы сопротивляться. Сбросил деэлю, снял портки, распустил пояс. Оделся в наряд столь странный и чужой, насколько чужими ему были лендийские невольники при первой встрече. Гусляр бросил его старую одежду Гроту.
– Сожги это!
Сам присел на лавку. Протянул руку к лепешке, оторвал кусок, начал жевать. А потом хлопнул в ладоши, крикнул:
– Вук! Давайте ужин!
Двери скрипнули. Вошли двое в кафтанах – но не настолько богатых, как на Гусляре. За ними – две девки в платьях и передниках, с заплетенными на голове косами. Управлялись, раздувая огонь, расставляя новые глиняные горшки. Кладя на угли большие куски рубленого мяса. Когда одна наклонилась слишком сильно, Гусляр с размаху хлопнул по ее оттопыренному заду – так, что она даже пискнула. Приподнялся и схватил вторую, несшую два кувшина, за большую грудь, помял.
– Наконец человек знает, что жив! Наливайте!