Бес идет за мной

– Как я и обещал, ничего с тобой не сделаю, Вигго, – сказал Булксу. – Солнце все сделает за меня. Ты созреешь и будешь готов, чтобы выполнять мои приказы. Станешь моим слугой, воином, послушным больше, чем вернейший из рабов. Будешь выть, выполнять мои поручения, жилы рвать, чтобы заслужить похвалу. Вырвешь себе кишки, чтобы меня удовлетворить. И приведешь меня к Конину – или умрешь.

– За что… – трясся парень, слезы текли по его щекам. – Все, что хотите, делайте, только не железом по телу!

– Не бойся. Как раз этого не случится.

– За что все это? Я служил, верный как пес. А вы мне… вы мне…

– Уж такая ваша судьба. Не дергайся, мы тебя хорошо связали. Прощай, Вигго, привет, манкурт.

Ужасное давление на голову, шум, хоровод образов, словно он видел всю свою жизнь от самого начала. Все смешивается, жар стекает с неба, но Вигго его уже не чувствует. Сейчас полдень, хунгуры едва стоят. Их поменяли несколько минут назад, но даже до них добирается жара. Пьют что-то из баклаг. И пошатываются. А что уж ему, плененному и распятому между кольями.

Его зовут какие-то голоса – всё ближе. Он слышит крик отца, плач матери в Винете. Он снова бьется с братьями, получает тумаки. Снова его отталкивают от миски, полной исходящего паром мяса. Он хочет потянуться за ним, но Юста вырывает у него ложку и бьет по голове. Жестоко, как солнце сейчас.

– Вигго снова получил палицей, отец! Вигго упал! Не сумел сесть на коня! Не поднял топор!

– Упал на тренировке, из-за него упали воины.

– Снова только играл и бедокурил!

– Уж я отлуплю его по жопе!

– Подменыш! Не мой сын! Прочь, в угол.

– Ты должен сидеть под столом и не высовываться.

И наконец та сцена, у огня, в жаркую ночь. То первое прикосновение мужчины, то, которого он боялся и стыдился. Руки, которые обнимали его за талию, медленно и щекотно прикасались. А он позволил – вместо того, чтобы сбежать.

Град камней. Крики, кипение. Кровь. Кровь, капающая с рук. Крик, вой изо рта, невозможно выдержать. Он рвется, будто муха в сети паука, пойманный в веревки.

Видит, как к его лицу приближается раскаленное клеймо, как на щеке выжигают треугольник позора. Мощная волосатая рука палача прижимает клеймо все сильнее. Железо жжет как солнце.

– Флок! Флок! – орут голоса. Град камней падает ему на голову.

И вдруг он видит картину из юрты. Конин, лежащий на постели, укрытый шкурой. Тот единственный, лендич, который становился на его защиту, не позволял чабанам пользовать его как обычную свинью, брать его втроем, как делают похотливые бараны… Взгляд: алчный, скрытый голод его тела. Проклятье, клеймо Флока жжет огнем щеку.

– Вся моя жизнь ничего не стоит. Зачем было меня рожать… Зачем я выжил в испытании снега и огня. Зачем все это?

И вдруг из огня, из пламени, вынырнула фигура. Это Булксу присел рядом и достал человеческую голову. Отделенную от тела ровным ударом; останки мужчины в расцвете лет, с длинными поседевшими волосами, благородными чертами и короткой бородой.

Булксу подвешивает голову напротив лица Вигго. А голова открывает глаза, рот. С губ срывается шепот:

– Я-а-акса. Найди… Яа-а-аксу. Мой сын… Мой наследник. Мой любимый сын. Найди его для Булксу, я страдаю… Вечно. Дай мне успокоение, да-а-ай, молю, прошу тебя.

– Доберись до Яксы, найди его, – вторил безжалостный голос Булксу. – Якса – это Конин, наш общий враг. Твой и мой. Найди его, и я верну тебе разум. Ты снова станешь Вигго, все вспомнишь. Сделай это! Слушайся.

– Булксу – твой господин. Булксу. Булксу!

– Булксу плохой! Гневается! Дрожи от страха!

– Господин прикажет тебе! Господин тебя выпорет! Господин заклеймит!

Все мечется, смешивается. Мозг кипит как в котле, выплывает кверху; тело трясется, глаза проваливаются в глубь черепа. Руки хватают веревки, рвут, вырывают колья…

* * *

Вигго захрипел, затрясся. А потом принялся вставать, разрывая веревки, выдергивая колья. Хватал окровавленные шнуры и растягивал их, будто гнилые нитки. В приступе болезни он выпрямлялся, все еще с вытянутыми вверх руками, взятыми вместе с шеей в оковы костяных колодок.

Хунгуры бежали к нему, окружали, ни в чем не уверенные, перепуганные. В руках их были топоры и сабли.

Только Булксу оставался спокоен. Смело подошел, протянул баклагу с водой. Вытащил пробку, влил серебристый ручеек прямо в растрескавшиеся, окровавленные губы манкурта. Юноша пил, трясся, дрожал. Успокоился, лишь когда хунгур вырвал затычки и снял колодки, позволяя им упасть на выжженную солнцем траву.

– Кто ты?! Помнишь?

Глаза Вигго были пустыми, неразумными, словно каждая более глубокая мысль выжжена солнцем и жестокой шапкой из меха генодона.

– Я не знаю.

– Где ты родился?

– Не знаю, – прохрипел манкурт. – Ничего… Пусто.

– Кто тебя родил?

– Не-е-е… – Он скривился в гримасе или судороге. – Ни-и-ичего.

– Теперь ты Сохо. Сохо – человеческое дерьмо. Просто ничто. Повтори: кто ты?

– Сохо… – простонал манкурт. – Ничего. Совершенно ничего.

– Я Булксу. Я твой господин. Повтори!

– Булксу-у-у. Господин. Мой господин. Да, да.

– Я твой господин. Я тебе приказываю. Да?

– Слу-у-ушаюсь. Все, что пожелаешь.

– На колени! Бей челом!