Бес из бутылки

"Now, my husband," said she, "it is your turn to sleep.	"Теперь, мой супруг, - думала она, - настал твой черед спокойно спать.
When you wake it will be your turn to sing and laugh.	И петь и смеяться, когда проснешься.
But for poor Kokua, alas! that meant no evil--for poor Kokua no more sleep, no more singing, no more delight, whether in earth or heaven."	Но для бедной Кокуа, хотя она и не причинила никому зла - увы! - для бедной Кокуа не будет больше ни сна, ни песен, ни радости - ни на земле, ни на небесах".
With that she lay down int he bed by his side, and her misery was so extreme that she fell in a deep slumber instantly.	И Кокуа легла на ложе рядом со своим супругом, и так истомила ее печаль, что она тут же погрузилась в глубокий сон.
Late in the morning her husband woke her and gave her the good news.	Солнце стояло уже высоко, когда супруг разбудил Кокуа и сообщил ей великую весть.
It seemed he was silly with delight, for he paid no heed to her distress, ill though she dissembled it.	Он, казалось, совсем помешался от радости, ибо даже не заметил ее горя, как ни плохо умела она его скрывать.
The words stuck in her mouth, it mattered not; Keawe did the speaking.	Слова не шли у нее с языка, но это не имело значения: Кэаве говорил за двоих.
She ate not a bite, but who was to observe it? for Keawe cleared the dish.	Кусок застревал у ней в горле, но кто заметил это? Кэаве один очистил все блюдо.
Kokua saw and heard him, like some strange thing in a dream; there were times when she forgot or doubted, and put her hands to her brow; to know herself doomed and hear her husband babble, seemed so monstrous.	Кокуа смотрела на него и слушала его словно во сне; порой она забывала на миг о том, что произошло, а порой ей начинало казаться, что ничего этого не было, и она прикладывала руку ко лбу.
All the while Keawe was eating and talking, and planning the time of their return, and thanking her for saving him, and fondling her, and calling her the true help er after all.	Кокуа знала, что она обречена на вечные муки, и слышать, как ее муж лепечет всякий вздор, словно малое дитя, было ей непереносимо тяжело. А Кэаве все ел, и болтал, и строил планы, мечтая поскорее возвратиться домой, и благодарил Кокуа за то, что она его спасла, и ласкал ее, и называл своей избавительницей.
He laughed at the old man that was fool enough to buy that bottle.	И он насмехался над стариком, который был так глуп, что купил бутылку.
"A worthy old man he seemed," Keawe said.	- Мне показалось, что это вполне достойный старик, - сказал Кэаве.
"But no one can judge by appearances.	- Но никогда нельзя судить по внешности.
For why did the old reprobate require the bottle?"	Зачем этому старому нечестивцу понадобилась бутылка?
"My husband," said Kokua, humbly, "his purpose may have been good."	- Быть может, у него были добрые намерения, супруг мой, - смиренно возразила Кокуа.
Keawe laughed like an angry man.	Но Кэаве сердито рассмеялся.
"Fiddle-de-dee!" cried Keawe.	- Вздор! - воскликнул он.
"An old rogue, I tell you; and an old ass to boot.	- Говорю тебе, это старый плут да вдобавок еще осел.