Бес противоречий (СИ)

— Сама, — понуро жует нижнюю губу, царапая ложкой дно аляпистой, мать вашу, чашки. Чимин знает: ей противопоставить ему нечего, но она никогда не упустит шанса намотать вокруг своего позвонка ещё одну ленту из его нервной системы. Он банально уже не успевает регенерировать их.

Одного Чимин ещё не знает, что ей есть чем крыть. Может, она и не такая идеальная, дотошная в деталях, зато терпеливая до одури и в солнечном сплетении зарождается тепло от одной мысли: белобрысый черт думает, что это он охотится. На деле Йесо едва сдерживает внутреннего зверя, которого Пак необдуманно выгрызает из тела, что обтянуто девичьей оболочкой. Она привычно приказывает себе замолчать, не возражать. Мысли так и остаются в капкане рта — ему безразлично. Он баючит собственную истину. В мире белобрысого беса всё парадоксально логично: тройной поворот ключа, ручки фаянсовых чашек, смотрящие на север, идеальный соулмейт Йесо.

— Хорошо, что до пятницы ещё четыре дня, — Мин не устаёт бросать в своего мужа наблюдением, содержащим намёк, толщина которого не оставляет простора для воображения.

Тем же вечером Йесо заявляется домой почти что с фанфарами и в стельку пьяная, но с гордо задранным подбородком объявляет: «Пила после университета, в общаге с Юнги, твою фамилию не позорила». Чимину крыть нечем, поэтому сгребает её в охапку и пихает под холодный душ. Во вторник Йесо объясняет Юнги, что по плану педантичный Чимин должен вскрыться от своей неугомонной жены-алкоголички и наркоманки.

— Либо тебя вскроет, — резонно замечает Юнги, сильнее затягиваясь.

Они говорят ещё два косяка, а потом Йесо отмахивается от такси, вываливаясь в ночную прохладу Сеула и вытаскивая из кармана пачку сигарет. Никотин вплетается в шерстяную вязь натянутой до глаз шапки, оседает на щеках, путаясь со сладким запахом марихуаны.

— Прячься в свою норку, Чимин-а, — выдыхает между горячащими затяжками и впервые за долгое время не прячет довольной улыбки. Чимин наверняка посчитал обороты ключа в замочной скважине. Глупый, будто это спасет его.

Внутри пентхауса свежо. Тут всегда гуляет уличный ветер, впущенный в окно, не оставляя работы кондиционеру. Темнота кусает пятки, лишившиеся защиты ботинок. Запах антисептика щекочет ноздри. Ступени, ведущие на второй этаж, где две комнаты напротив друг друга, не думают скрипеть или подставлять острые углы под мизинцы. Дверь в его спальню наверняка заперта, но Йесо знает, что ключ лежит под кадкой с геранью. Дорожка до комнаты Чимина стелется мягкой периной.

Она скидывает одежду:

куртка — коридор на первом,

шарф — четвертая ступень снизу, шапка — вторая сверху,

свитер — пол рядом с ванной,

лифчик — на засохшей герани, блузку оставить болтаться распахнутой на плечах.

— Проснись, принцесса, — Йесо шепчет куда-то в затылок парня, обнимая разомлевшее со сна тело ледяными ладонями, — помнишь, как ты хотел осквернить моё тело? — придушенный смешок вспугивает сон, прячущийся у изголовья кровати. — Поиграешь со мной, надо мной, на мне? — фраза рвет полумрак спальни.

Колени Йесо и руки, словно вонзенные в простынь булавки, удерживают Чимина в плену. Ей не нужно слышать ответа. Она ставит печать укуса где-то на загривке, то ли помечая, то ли раззадоривая, желая превратить важный шаг её никчемного существования в легкомысленную игру. Чимин, вместо ожидаемого барахтанья и сонного бурчания, оказывается на редкость не-спящим. Ловко переворачивается, подтягиваясь и упираясь лопатками в изголовье, усаживает Йесо себе на бедра. Мучительно долго разглядывает, пальцами сминая тонкий капрон чулок, голову к плечу клонит и только кончик языка, скользнувший по пересохшим губам, выдает хоть какую-нибудь эмоцию.

— Ты в хлам накурилась, — тяжелым голосом прибивает её к матрасу. — Опять.

Йесо кивает и расплывается в виноватой — по её мнению, видимо, — улыбке. Такой вот догадливый муж достался, и как только умудрился заметить, правда? Может, это всё характерный запах травы, которым можно птичек накурить? Ну тогда очень хорошо, что Чимин не птичка. Шею ему не свернет при всем желании, но попытается это сделать, ногтями царапая кожу вдоль линии роста волос.

Пока Йесо губами ищет мочку чиминова уха, тыкаясь всё время в шею, она с тоской думает: «Нет бы спросить, как день провела, не устала ли я?». Чимин по известным только ему причинам ничего из этого не произносит, только пулеметной очередью выдает очевидные факты, например:

— Да ты в говно, Йесо-я, — когда она кладет его руки себе на талию, распахивая блузку окончательно.

И ей бы в пору подкинуть ему ещё красноречивых синонимов для её состояния, свести всё на шутку и позорно сползти с него, но нет. Йесо на него смотрит так, будто не врубается, зачем он играет в новостную службу. Ну, типа, как смс-ка с прогнозом погоды, когда за окном уже три дня град фигачит: спасибо, блять, актуальненько.

Она всё ещё может слезть с него, он почти настаивает на этом, но это же Йесо. У неё всё кривое от позвоночника до причинно-следственных связей, особенно когда она в режиме «Дразнить Чимина — это весело»… смертельно весело.