Бесчувственные. Игры разума (СИ)

Кто бы сомневался. Психиатр, который не любит не понимать. Я даже не знала, что ему ответить на это замечание. Рассказать о том, что он, в сравнении с Камски, еще может найти себе оправдание? Или пояснить, что я просто хочу начать жизнь без агрессии, со светлой улыбкой, не имея долгов? А может, все сразу?..

– Джон, – устало выдохнув и улыбнувшись мужчине, я спокойным голосом принялась объяснять свое поведение. Как бы странно это не звучало, но разрушить этические рамки «пациент – психиатр» оказалось неестественно просто. Возможно, поэтому психиатр вздернул бровями, когда я обратилась к нему на «ты». Ведь на вид мне по-прежнему было двадцать, хоть к концу подходил третий десяток. – Я не могу полностью оправдать твоих действий, потому что они и впрямь были ужасны. Но в сравнении с другими личностями ты действовал максимально невинно. Тобой двигали деньги, а не личные мотивы и желание разрушить кому-то жизнь.

Мужчина нахмурился, слегка приподняв подбородок, чтобы разглядеть меня через очки. Почему-то я не была удивлена его недоуменного взору, и потому опасливо его спросила:

– Ты ведь знаешь, кто убил Коннора? Детектива, которого ты блокировал в моей памяти.

Отрицательный кивок головы дал четкий ответ, как и мой многообещающий взгляд. Джон хмыкнул, помрачнел и опустил взгляд на ручку в руках. Та снова завертелась, как монета в пальцах девианта.

– Похоже, не только мне Камски не договаривал, – подытожила я удрученно.

– Мистер Камски вообще всегда не договаривает, – внезапно ручка с легкой яростью отлетела в сторону на стол, едва не скатившись на пол. Сам Дориан прятал взгляд в фотографиях, раздраженно сжав губы. – Я знаю его десять лет, и всегда видел в нем хитреца, но не думал, что он окажется настолько ярко выраженным.

– Это не важно. Он должен покинуть страну, так что искренне надеюсь, что он больше не появится на пути. Иначе в этот раз я-то уж точно отрублю ему голову.

Дориан осторожно посмотрел в мою сторону, но возражать агрессии не стал. Мы сидели с ним в тишине еще несколько минут, и вроде бы хотелось встать и уйти, однако что-то не пускало меня. Заставляло сидеть дальше, слушать гул монитора и шум машин через открытое окно. Только когда в памяти всплыла женщина, что недавно стучала по двери, я вдруг поняла, почему не могу оторвать руки от кожаных подлокотников.

Это был словно очередной сеанс, только на этот раз бесплатный, добровольный и поглощенный приятными мыслями. Мне так хотелось поделиться с Дорианом всем счастьем и легкостью, что копилось внутри. Ведь это был все тот же Джон Майкл Дориан – психиатр, потерявший дочь, но видящий ее в совершенно посторонней девушке.

– Я бы очень хотела тебе кое-что рассказать прежде, чем навсегда покину твой кабинет, – я со спрашивающей разрешение улыбкой чуть склонила голову, и Джон, на долю минуты потерявшийся в раздумьях, туманно кивнул головой. Это и было то самое разрешение, и как же много теперь во мне кипело. Вот только начать я не знала с чего. – Я больше не чувствую себя одинокой. И мне так счастливо от того, кто именно меня теперь будет ждать дома, или кого дома ждать буду я. Ты был совершенно прав, пусть я и не соглашалась с тобой. Вся эта ненависть, злость, обида… все это так поверхностно, что не стоит и внимания перед истиной.

– Я наконец слышу твой голос счастливым, Анна, – довольно кивнул головой Дориан, уже забыв о Камски, его ужасном поступке. Улыбается так аккуратно, точно только что получил благодарственное письмо от довольного пациента. В какой-то степени так оно и было. – Таким он мне нравится больше.

Я и впрямь счастливо улыбалась, вспоминая, с кем встречала рассвет. Как ни странно, агрессии и потерянности больше не было. Двенадцать часов назад мной пользовались, как автоматическим оружием, а сейчас я чувствую себя человеком – самым счастливым на свете. И, самое удивительное было в одном необычном противоречии: живя с человеком, мне было ужасно тоскливо и холодно; живя с машиной, я ощущала себя медленно тлеющим угольком, теплым, даже жарким.

– Это так приятно – любить, а не просто желать защищать. Как будто чувствуешь себя чьей-то собственностью, и от того, что это взаимно – даже и не желаешь что-то менять.

– Мне уже самому интересно, что там за Коннор.

– О, он бы тебе понравился, – мой голос так резко потеплел, точно кто-то поинтересовался у меня о моем маниакальном увлечении. Это не ушло от внимания Джона, но мужчина ничего не сказал. Лишь сцепил пальцы рук на столе и ехидно улыбнулся.

Молчание было недолгим, но приятным. Я вспоминала Коннора, вспоминала все то, на что ему пришлось пойти ради того, чтобы вернуть меня домой. Эти мысли неумолимо потянули за собой рассуждения о совместной работе двух существ, что на деле стояли по разные стороны баррикад. Эмильда наверняка действовала в своих целях, иначе и быть не может. Коннор говорил, что она знала абсолютно все о Камски, и эти знания актуализировались после того, как в его доме появился бывший сотрудник. Сотрудник, который много знал.